Л

Ювелир ЛИТВИНОВ

Печать

Текст - Любовь Киселева, фото из архива Анатолия Литвинова   

АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЛИТВИНОВ

Анатолий Литвинов — человек эксклюзивный. Он — ювелир, художник, известный не только в Тюменской области. В его творческой мастерской изготавливают дивные по красоте вещи, как светские (брошки, колечки, сережки), так и церковные (нательные кресты, ладанки). В 1998 году Анатолию Дмитриевичу доверили сделать для патриарха Московского и Всея Руси Алексия II посох — трость из резной кости мамонта, увенчанную драгоценной рукоятью. А в 2003 году Литвинов и мастера его школы участвовали в создании композиции для Владимира Путина. Во время визита президента в духовную столицу Сибири ему подарили сувенир из бивня мамонта и драгоценных камней — карету, запряженную восьмеркой лошадей.

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

Анатолий Дмитриевич Литвинов

ВОСПОМИНАНИЙ О ЖИЗНИ Анатолия Литвинова хватило бы на целый роман, да еще с продолжением.

С 1973 года он живет в Тобольске. Городе, славящемся своими мастерами. В последней четверти XVIII столетия здесь трудилось около четырехсот ювелиров. Изделия мастеров прошлого хранятся в музеях Москвы, Санкт-Петербурга – в Оружейной палате и Эрмитаже. «Почетней в России признания не было», – уверяет Анатолий Дмитриевич.

Сибирь поманила в юности романтикой, и он сорвался с места, уехал за тридевять земель от родного дома… О чем, сам признается, не жалеет. Поначалу работал на стройке… художником (требовались и такие специалисты). На историческую родину, в город Кривой Рог на Украине, приезжает лишь изредка – поплакать на могилке дедушки с бабушкой. «Одноклассники зазывают на встречи. Обычно отказываюсь, – признается Литвинов. – Как оставишь свою мастерскую?»

Расположенная в нескольких километрах от города, она больше похожа на краеведческий музей. Можно продавать билеты и приглашать посетителей. Масса положительных эмоций и впечатлений гарантирована. «Экскурсовод» и хозяин здешний – знаток Сибири редкостный. Историю края, давно ставшего родным, изучает не только по книгам. Литвинов предпочитает на ощупь пробовать прошлое: занимается раскопками. С детства клады ищет. Археология – одно из его увлечений.

– Есть у нас две машины особые, для «убивания» по бездорожью, – улыбается мастер. – Летом в выходной сажусь и еду километров за сто-двести от города, по деревням заброшенным. Брожу там с металлоискателем. Без трофеев не возвращаюсь.

Оценить ценность таких находок помогают ученые-краеведы, музейные сотрудники. Такие же, как и сам хозяин, увлеченные, неравнодушные.

 

«Года три финансирую раскопки, которые ведут студенты на Городище, – замечает собеседник. – Может, кого-то из них «торкнет» – станет известным историком?»

В будущее не заглянешь, как ни старайся. Изучать можно только «дела давно минувших дней», что Литвинов и делает. В «запасниках» его мастерской хранятся дивные вещи: кости мамонта, старинные самовары, глиняные горшки, саперная лопатка 1916 года, пудовые амбарные замки, часы старинные, прялка, веретенца…

– Знаете, как ими пользоваться? – ловко подхватив прялку, как бы между делом спрашивает Анатолий Дмитриевич.

– Нет, – честно признаюсь.

– А я знаю. Бабушка шерсть на таких пряла. Смотрел, запоминал. Мама, когда выдавалась свободная минутка, бралась за пяльцы, вышивала. Так что и с эти видом рукоделия хорошо знаком.

– Может, вы еще шьете или вяжете? – задаю вопрос в тему.

– Приходилось, – отвечает Литвинов. – Как-то связал себе длинный шарф, как у Остапа Бендера. У меня была старая швейная машинка «Zinger». Выручала не раз. Одеяние лесное, для охоты, себе шил на ней. Теплое, чтобы в тайге не замерзнуть. А выкройки? Я же художник. Где-то образец нашел, где-то додумал-дофантазировал. Глаза боятся, а руки делают. Верное утверждение, жизненное. Если не попробуешь – как узнаешь, сможешь сделать или нет?

Так в его гардеробе не раз появлялись модные штучки собственного производства. Было дело, купил несколько сварочных штанов, кожано-брезентовых, распорол их, скомбинировал и по образцу старых американских джинсов сшил себе брюки. Да такие, что весь Тобольск завидовал!

 

В ВЕК ГЛОБАЛЬНОЙ «ПАУТИНИЗАЦИИ» он ухитряется обходиться без Интернета, принципиально не заводит e-mail. Не за чем, поясняет, все это. Решить семейные или деловые вопросы всегда можно по старинке: с помощью телефона или встретившись лично.

– Впрочем, «электронный» ящик у меня имеется, – неожиданно заявляет Анатолий Дмитриевич. По интонациям, проскользнувшим в голосе, понимают: шутит. – Там, на заборе висит. 220 вольт подсоединю – и кнопочку сделаю. Кто мою корреспонденцию рискнет стащить, нажмет и сразу поймет, какая она, почта электронная.

– А бумажный фотоархив у вас есть? Покажете? – не оставляю надежды получше узнать собеседника.

– Да не люблю я всего этого. – Литвинов сначала отмахивается от просьбы, на выручку приходит журналистская настойчивость. – Ладно, в кабинете посмотрю. Если что и есть, хранится там.

В его кабинете уютно, светло, тихо. Лишь со второго этажа доносятся звуки работающих бормашин. Под эти «мелодии» здешние мастера создают сверкающие шедевры. В углу мерно тикают старинные часы. Это еще одна страсть ювелира: он дает вторую жизнь ходикам, чинит и реставрирует их.

В центре комнаты – старинный стол из резного ореха. Дверки подвесных шкафчиков удачно сочетаются с узорами на столе. «Перекличка времен, чувствуете? Сам задумал, сам исполнил», – бросает мастер фразу, заметив наше любопытство. Наконец на одной из полочек обнаруживается заветная стопка фотографий.

– Надо же, некоторые из них и сам не видел, – удивляется находке наш герой и начинает с любопытством разглядывать снимки. – Вот Юрий Сергеевич Осипов (президент Российской академии наук) сажает дерево. Это я с владыкой Димитрием. Это – на раскопках, с лопаткой и миноискателем. Здесь – с женой Ириной и дочерью Полиной. Кстати, Полина тоже увлеклась стариной. Работает в антикварном магазине в Тобольске. Люди заходят и думают, что в музее оказались. «Билеты нужно покупать?» – спрашивают.

Хитро прищурив глаз и улыбаясь своим воспоминаниям, Литвинов рассказывает: «В проруби на Крещение купаюсь. Традиция такая. Лет пятнадцать ее соблюдаю. В тот год морозы в январе были настоящие, крещенские, градусов сорок держалось несколько дней. И в праздник в том числе. Но для купания все приготовили. Обычно в Абалаке много народу собирается. Тот год был исключением: видите, вокруг – никого. Мы с друзьями пришли, огляделись. Хотели уже возвращаться. Стражи порядка хохотали, глядя на нас: «Что, струхнули?» Пришлось нырять. На миру и смерть красна. Разделся – и хлобысь в воду. Ничего, жив остался…»

Щекотать нервы, проверяя себя на прочность, ему доводилось не раз. В прошлом Литвинов – заядлый рыбак и охотник. Было время, промышлял соболями.

– Дефицитная шкурка соболя рублей 200-250 стоила. Неплохой заработок, согласитесь, плюс азарт. Соболь – зверь хитрый. Водит охотника долго, следы запутывает. Бывает, уходит под снег, обманывая собак. Охота на него – как состязание: кто кого перехитрит. Собаки в тайге – хорошая поддержка. Ведь ты остаешься один на один с природой. С собой только карта да самое необходимое снаряжение… Как-то с другом в тайге два месяца пробыли. Добрались туда вертолетом. До первого снега. Сначала одну избушку построили, затем через несколько километров другую – и промышляли в этом квадрате. В назначенный срок по каким-то причинам вертолет за нами не прилетел. Что делать? Пошли пешком. Девять дней с верховья Демьянки (Уватский район) выходили. Дома оказался 20 декабря. Обросший, уставший, довольный. Соболей двадцать принес.

– Медвежья шкура в кабинете – тоже ваш трофей? – допытываюсь.

– Мой. Страху натерпелся пока убил этого медведя. Убить-то надо с первого же выстрела. Раненый зверь столько бед натворить может!

 

ВООБРАЖЕНИЕ СРАЗУ РИСУЕТ жутковатую картинку. Человек и медведь в тайге… Встреча, опасная для жизни. Хозяин леса вовсе не добродушный топтыгин, которого видишь в цирке на арене. Он – хищник коварный и сильный. Этот, судя по размеру шкуры, был немаленький.

– Что гнало в одиночку да на медведя?

– Все тот же азарт, – отвечает Литвинов сходу. – Не каждый охотник может похвастаться такой добычей. Как было дело? Собаки облаяли косолапого. Он в берлоге сидит, не высовывается. Я ружье проверил, чтобы не подвело в самый ответственный момент, рюкзак вскинул, нож приготовил. Три прыжка – и на берлоге. А медведь под ногами рычит, злится… Пять минут, десять – словно вечность. В таких ситуациях зрение становится периферическим – видишь все вокруг и, кажется, даже под землей. Наконец, смог улучить момент – и выстрелил. Подождал, пока медведь затихнет. Когда понял, что опасности больше нет, сразу такая слабость навалилась. Ног не чувствовал. Сам не знаю, как сумел дотащить, погрузить его в машину…

– Сейчас-то охотитесь?

– Нет. Не могу. Изменилось мироощущение. Наша мастерская делала подарок для Алексия Второго. Тогда получил благословение Патриарха Московского и всея Руси. С тех пор не держу в руках оружия…

– Около пятнадцати лет сотрудничаю с нашей епархией, – уточняет Анатолий Дмитриевич. – В мастерской делаем различные церковные принадлежности. Для этого особый настрой нужен. Хотя когда светский заказ делаешь, тоже соответствующее отношение к изделию требуется. Любое неосторожное слово, мысль – и работа может не получиться.

– Вы человек суеверный, верите в мистику?

– В Бога я верю, а не в мистику. Ничего в этом особенного нет. Мастера издревле верующими были. Как иначе? Там, где золото, там и кровь, и нечистая сила. Защититься от нее только молитвой можно… Золото – материал непростой, своенравный. Он обращения особого требует. Вот спроси у мастера: «Когда работу сделаешь?» Ни за что не назовет точное время. И причина на то есть. Скажет, к примеру, через два часа – несколько дней провозится. Все что угодно помешает. Такое оно, золото. Может и возвысить, и так об землю шлепнуть, что расшибешься.

– Как же все-таки к золоту следует относиться?

– Не нужно благоговеть перед ним. Задавит… Золото – металл, хоть и драгоценный. А, значит, для ювелира это просто материал, как для скульптора глина, дерево – для краснодеревщика.

Выпускник нижнетагильского худграфа, Литвинов успешно занимался скульптурой, графикой, живописью. Но после института увлекся металлом.

Однажды попал в мастерскую по обработке уральского драгоценного камня к настоящему мастеру Юрию Павловичу Маточкину.

– Маточкин открыл красоту камня и металла. Дал мне дело на всю жизнь. Точнее, мечту о деле. Потому что еще не уходило время, когда частному лицу запрещалось заниматься изготовлением ювелирных украшений. Законы такие были. Предположим, нашел ты в горах малахит. Можешь поднять его, унести домой как сувенир – не более того, – рассказывает Анатолий Литвинов.

Уже двадцать два года он – на вольных хлебах. Такое положение вещей вполне устраивает свободолюбивого художника. Как поработаешь – то и получишь…

 

В 90-Е ГОДЫ бросить все – поступок даже не смелый, скорее бесшабашный. Но кто не рискует, высот не достигает.

– Я работал в зверосовхозе, был на хорошем счету. Общественную нагрузку тянул: в школе рисование преподавал, кружок вел, – говорит Литвинов. – И решил поставить точку в этой обычной жизни. Поставил. Что дальше? Ты – в свободном полете, больше не работаешь «на дядю». Приходишь в мастерскую – и твори. Что? Как? Для кого?

– Ничего, пережили те непростые времена, с голоду не умерли, – подытоживает мастер. – Выручил огород. Сами выращивали картошку, капусту, морковку… Жена Ирина работала в школе учителем. В мои дела никогда не вмешивалась: как сам решил, так и поступал.

Он и решил: поехать за границу напитываться знаниями. И – снова проблема: где взять на это денег? Но было бы желание, а способы и средства его реализовать найдутся. Литвинов и нашел.

– Написал живописное полотно широкой внутренней глубины и большой эмоциональной емкости, четыре на два метра, – хохочет Анатолий Дмитриевич. – Его купил себе в кабинет директор крупного предприятия.

Литвинову заплатили за картину приличную сумму: полторы тысячи долларов. Он добавил к гонорару еще денег (взял кредит в банке под двести процентов) – и поехал в Швецию. Познакомился с потомственным ювелиром. Из-за границы вернулся не с пустыми руками. Привез такие нужные мастеру штихели, надфили, лобзики, пилочки тоньше волоса…

– В нашей стране их днем с огнем было не сыскать. В Советском Союзе вообще опасно было даже называться ювелиром. Тут уж не до специальных инструментов. Серьезный срок можно было получить за то, что взял в руки камень, золото или серебро и сделал из этих материалов украшение, – устраивает мастер экскурс в прошлое. – В 1917 году в стране прошла национализация, государство стало контролировать оборот цветных металлов и драгоценных камней. Пролетариату не нужны были дорогие, стильные ювелирные изделия – признак буржуазности. Многие известные ювелиры тогда перебрались за границу. У кого не было возможности уехать, выполняли заказы подпольно, иначе «золотые ручки» могли угодить в наручники. Статья «незаконный промысел» нависала над ювелирами дамокловым мечом. Лишь несколько мастеров работали официально при Оружейной палате…

В СССР заводы делали штампованные побрякушки – простые советские граждане носили все одинаково стандартное. Доставали украшения, отличающиеся пуританской скромностью, «по большому блату». Разве что молодожены могли обойтись без этого: кольца покупали по справке из загса.

Потом полегче стало, лицензии мастерам выдавать начали. Отпущенное на волю ювелирное искусство быстро оперилось. В профессию потянулись талантливые художники.

– Мне тридцать шесть лет было, когда занялся металлом (сначала – серебром, потом – золотом). Пришлось наверстывать, – улыбается Литвинов. – Начал работать по двадцать пять часов в сутки. Вставал на час раньше – и «воровал» его для следующего дня. Не пробовали? Советую. Только так и надо работать, чтобы добиться желаемого результата. По-другому не получится.

– Чем же вас так привлек металл?

– Да я и сам не знаю. «Общаюсь» с ним с юности. После школы поступил в художественное училище (на Украине) и пошел работать – токарил. Днем работал, вечером учился, в свободное время бегал на этюды. Разрывался между станком и мольбертом. Для рабочих окраин такое пристрастие к искусству было необычно.

– В роду художников не было?

– Нет, – отметает Литвинов мои предположения. – Отец мой – человек деревенский, из крестьян. Мальчишкой на Украине голод пережил. Тогда, в мирное время деревня без хлеба вымирала… В годы оккупации отец к немцам на подневольную работу попал. Ему удалось бежать. Свободу очень любил. Добрый, сильный человек.

Сколько помню, отец грузчиком работал. Изо дня в день ящики по пятьдесят килограммов таскал. А на пенсию вышел – вскоре умер… Я потом понял почему. Не выдержал того, что груз на него больше не давит. Было тяжело – человек держался. Стало полегче – все… Оказывается, от тяжести постепенно освобождать нужно, а не сразу.

Мама машинистом в шахте работала. В городе Кривой Рог, где наша семья после войны жила, железную руду добывают. Основное занятие местных жителей. Мама тоже занималась этим неженским делом.

Грузчик, машинист – профессии, весьма далекие от живописи. А я рисовал с детства, лет с пяти. Родители, как могли, поддерживали мою тягу к рисованию. Сами неграмотные, плохо писали и читали, – когда им учиться было? Сначала война, потом разруха… Тут уж не до получения какого-либо образования. Бедность в те годы была страшная. Как только выживали, детей растили?.. Мне раз в год покупали альбом и цветные карандаши. Каждый листок и карандаш берег. Чуть полегче стало, когда в 1952 году удалось родителям уехать из деревни. Брат помог. Паспортов ведь колхозникам не давали.

Литвинов неохотно ворошит эти воспоминания. Они хранятся где-то в самых дальних уголках его памяти. Поговорили – «убрал» на место.

 

ИЗ ШВЕЦИИ, КАК УЖЕ БЫЛО СКАЗАНО, мастер привез два чемодана инструментов. У нас тогда ничего подобного не выпускалось. А в 1995 году неугомонный художник снова собрался в дорогу. На этот раз он подался в Израиль – изучать секреты ювелирного искусства.

– Там мастера – конкретные люди, – замечает Литвинов. – Называют сумму, расплачиваешься – любой секрет раскроют. А секретам этим конца и края нет. Чем детальнее их изучаешь, тем больше хочется узнать. В каждой мастерской – своя фишка.

– У вас такая имеется?

– Конечно. – Анатолий Дмитриевич отвлекается от беседы, чтобы продемонстрировать ту самую «фишку». – Это эмали. Вот, посмотрите…

Перед нами появляются миниатюрные брошки в форме ящерок, божьих коровок, пчелок, бабочек, присевших на листок из кости мамонта… Таких в обычных ювелирных магазинах, заманивающих покупателей блеском однообразных украшений, не увидишь.

Имеются в «энтомологической» коллекции ювелира и всевозможные стрекозы, жучки-паучки…

Такие безделицы несколько веков не выходят из моды. В 1779 году дочка губернатора Чичерина потеряла драгоценную вещицу. Видимо девица очень дорожила ею, потому расстроилась сильно. Отец, чтобы хоть как-то утешить любимицу, издал распоряжение: «Ея превосходительство Глафира Денисовна Чичерина обронила с головы паучка, сделанного из серебра и камней. Ежели кто оный найдет, награждения дано будет двадцать рублей…» Получил ли кто обещанную премию, история умалчивает. Но случай из прошлого вдохновил художника на создание целой серии из золотых брошек в виде всевозможных букашек.

Каждое насекомое, что «выпархивает» из мастерской Литвинова, покрыто эмалью, играющей на свету переливами оттенков, и щедро усыпано драгоценными камнями. Красота такая, что глаз не оторвать. Настоящая ювелирная работа – ее подолгу разглядывать хочется.

– Эмаль – это цветное стекло, – поясняет художник. – К примеру, зеленое – бутылка шампанского. Измельчаешь в каменной ступке до состояния крахмала. Затем специальной кисточкой под микроскопом наносишь на изделие – и в печь. Там – температура 750 градусов. Порошок плавится… Потом выравниваешь, дорабатываешь алмазными инструментами – и еще раз в печь, чтобы царапины выровнялись.

Работа – трудоемкая. Чтобы миниатюрная пчелка «присела» на кофточку прекрасной дамы, мастеру требуется около недели. Большинство своих творений Литвинов продает. Но есть и такие, с которыми ему жаль расставаться. Чтобы не появлялось чувство пустоты, оставляет в своей коллекции.

– Все причуды клиентов исполняете? – интересуюсь.

– Вовсе нет! Не люблю, когда меня пытаются загнать в какие-то рамки. Хочется чего-то привычного – пожалуйте в магазин. У нас изделия – штучные.

Каждое из них по-своему уникально. Даже если пара стрекоз сделана по одному эскизу, в работах все равно найдется масса отличий. Свои произведения здешние мастера делают вручную, вкладывая в них частичку души и тепло своих рук.

– Делай свое дело лучше, чем «хорошо» и привычно, тогда и будешь с хлебом, – уверяет Анатолий Литвинов.

 

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД он стал членом Союза художников России. Такое признание в творческом сообществе для мастера дорогого стоит.

– Получить это звание непросто, – говорит. – В Тюмени собираются мэтры, смотрят твои работы – решают: достоин ты или нет ехать в Москву. Дали добро, отправили в столицу. А там такие «слоны» сидят – не подступишься. И вот ты, сибиряк, с первого раза попадаешь в Союз художников России, да еще по секции ювелирного искусства. Значит, ты – настоящий художник. Ты – признан в России. Тебе дают мастерскую. В Тобольске у меня она имеется. Но я предпочитаю работать здесь, за городом. Обстановка, располагающая к творчеству.

– Есть в этом доля везения? Сегодня не всякому художнику удается быть признанным, найти своего зрителя, покупателя, чтобы иметь постоянный источник доходов… – Как полено в печку, подкидываю тему для разговора. «Пожар» разгорается нешуточный.

– Художник без работы и без денег? Не понимаю я этого! – заявляет Литвинов. – Абсурд! Чего ждать? Вдохновения? Вдохновение – это для ленивых. Его ждет тот, кто не хочет работать. До обеда не пришло, вечером не заглянуло. Прошел день, неделя, месяц, год. Столько времени потрачено впустую. А начни что-то делать – и муза прилетит на огонек.

– Если Бог дал тебе талант, используй его по назначению, – советует мастер. – Встал утром, часов в пять, – идешь на пленэр. За день восемь этюдов написал – продавай по сходной цене, чтобы краски, бумагу, свой труд окупить. А вот авансом деньги художнику давать нельзя. Работать потом неохота!

Не всякий живописец с этим согласится. Довелось мне как-то побывать в гостях у одного мастера кисти, чтобы подготовить материал для газеты. Ленивым его точно не назовешь. Каждый день пишет. Этюды, картины – и складывает, складывает эти работы у себя в мастерской. За много лет скопился здесь внушительный архив. Некоторые пейзажи на выставках показываются. Большинство, увы, пылится по углам мастерской. «Вы бы продавали их по разумной цене», – осмелилась дать совет мэтру. Еще чего! Чуть не испепелил меня возмущенным взглядом: «За копейки – не стану!» Сказал как отрезал. Он предпочитает копить свое наследие. Детям, говорит, оставлю. Пусть хоть продают, хоть в печку бросят. Хотя, вздохнул, скорее второе… Так и мается, бедняга, считая копейки от пенсии до пенсии.

– Все художники пишут этюды, – рассуждает Анатолий Дмитриевич. – Это не самый тяжелый хлеб. Вот нарисовать жанровую композицию, как делал Василий Суриков, или портрет, как писал Герман Черемушкин – непросто. Для этого вкалывать нужно. Работать над собой изо дня в день.

– Мои пацаны – так по-свойски Литвинов называет своих учеников, – именно вкалывают! У нас строгий распорядок дня: в восемь пятнадцать – за стол. Есть несколько перерывов, чтобы выпить чашечку чая, пообедать. И снова – за работу. Так до шести вечера. Если срочный заказ – работаем, сколько потребуется.

– У вас здесь такая жесткая дисциплина?! – не могу сдержать удивления.

– А как иначе? Нужно быть требовательным к себе и окружающим. Нет другой тропинки для художника. Успеха добиваются через пахоту. Ежедневную, кропотливую. Герман Черемушкин, о котором упоминал, – народный художник России, трудяга, каких еще поискать!

Литвинов тоже чудак-трудоголик. За восемь месяцев построил за городом свою мастерскую. Сапоги неделями не снимал, чтобы не дать себе расслабиться. Спал в углу комнаты, там же, где стройка шла – чтобы злее быть.

– Много раньше, в 1977 году, я «ушел в скит», – наносит очередной штрих к своему портрету художник. – Уехал в деревушку, расположенную на противоположном от Тобольска берегу Иртыша. Снял комнату в большом доме. Платил пятнадцать рублей в месяц. У меня был отдельный вход. Утром просыпался, составлял план работы – щадящий такой...

На первый взгляд, план действительно был щадящим, привычный восьмичасовой рабочий день: два часа живописи, три часа этюдов, три часа чтения. Но… Художник с завидным упорством выполнял все строго по пунктам. Да не «копал от забора до обеда», как солдаты в армии. Минуты перерывов вычитал из отпущенного на то или иное занятие времени. Обычно часа в три ночи разделывался с последним пунктом. Падал на кровать, засыпал. В шесть – уже подъем. И так – целый год. Вот тебе и щадящий режим.

– Деньги на хлеб, чай да сахар у меня водились, – отвечает Литвинов на мой еще не заданный вопрос. – Зарабатывал их, раз в два месяца разгружая вагоны. И – снова рисовал, читал в одиночестве. Ни друзей, ни родных рядом. Через несколько месяцев такой жизни увидел мир в другом свете, многое переосмыслил…

За год молодой художник написал более двухсот этюдов. Весь живописный «урожай» оставил хозяйке – Инне Дмитриевне Мельниковой. Решил: пусть она делает с ними что хочет. Домой вернулся налегке. Уже другим человеком.

Как выяснилось, у этой истории было и продолжение. Спустя много лет, Литвинов волею случая снова оказался в краях, где в молодости «отшельничал». Зашел в один из домов – ба! – три работы свои увидел.

– Откуда? – спросил он у хозяина.

– У нас в деревне какой-то чокнутый жил, – ответил тот. – Ни с кем не общался. Ходил босиком – и рисовал, рисовал, рисовал. А потом исчез куда-то. Инна Дмитриевна картинки его селянам раздарила…

 

ПО ПАМЯТКЕ-ПРАВИЛАМ, которая была вывешена в приемной Владимира Ильича Ленина в Совнаркоме в первые годы Советской власти, трудятся здешние мастера. Пожелтевший от времени листок, бережно спрятанный в рамочке под стеклом, висит на видном месте. «Прежде, чем браться за работу, надо ее всю продумать так, чтобы в голове окончательно сложилась модель готовой работы и весь порядок трудовых приемов… Обычно за работу, как говорят, «хватаются». Практически же лучше немного помедлить. Не начинать, пока не приготовлены весь инструмент и необходимые приспособления»… – цитирует наизусть документ Анатолий Литвинов. Он сам эти правила выучил – и ребят своих заставил. Хорошая вещь, продуманная, уверяет. Действительно помогает организовать свой день. Чего там! С ее помощью чудеса можно творить. Сама ее прочитала, пару пунктов даже выписала. А вдруг, как Литвинову, и мне пригодится?

– Памятка не однажды выручала. – Собеседник иллюстрирует утверждение убедительным примером. – Когда подпол в доме копал, по совету вождя пролетариата продумал все до мелочей, учел даже размеры колышков. Подобрал удобную одежду, обувь, подготовил лопаты, наточил их как следует. В час дня в субботу начал копать и к восьми вечера уже закончил. Плюс ко всему получил удовольствие от этой «неблагодарной» работы. Когда же она не в радость, и результат будет соответствующим.

 

У ЛИТВИНОВА ТРУДЯТСЯ несколько мастеров. Каждого из них привела сюда своя дорожка.

– Андрей Деменцев в девяносто третьем у меня появился, – рассказывает Анатолий Дмитриевич. – Помню, пришел в мастерскую парнишка, говорит: «Пообщаться с вами хочу…» А я паял, заказ делал, совсем не до разговоров было. Подумал: как бы отделаться от этого любопытного посетителя побыстрей? Отправил в комнату, где этюдники были, краски, картон. «Чтобы к вечеру шесть этюдов принес». Задание он выполнил. Я посмотрел, оценил работу. Разъяснил, где правильно, где нет, и все выбросил! На следующий день события развивались по такому же сценарию. Уверен был, что Андрей не выдержит, убежит. Не убежал. Выдержал…

– Игорь Гурьев сразу после школы пришел ко мне, лет семнадцать назад. Увлекся ювелирным делом, так и остался, – продолжает представлять коллег художник. – Николай Опря – талантище! Четыре года назад в коллектив влился. Легко и сразу. Дизайнер по профессии, он решил попробовать свои силы в ювелирном искусстве. Теорию знал «на отлично». А вот практики не хватало. Очень быстро наверстал.

Александр Кузьмин, можно сказать, вырос в мастерской Литвинова, пришел сюда мальцом. Виктор Филатов мастерит без малого лет пятнадцать.

– А на Паше Баяндине держится вся хозяйственная часть, автопарк, к тому же он классный мастер, – заверяет собеседник.

– Не зря говорят: количество переходит в качество. Этот принцип и у художников срабатывает, – возвращается к разговору о творчестве Анатолий Дмитриевич. – Тысячу работ напиши – тысяча первая будет шедевром. Но ведь чтобы до нее дойти, требуется недюжинное терпение. Не обойтись без него ювелиру.

 

ЭТА ПРОФЕССИЯ казалась мне раньше необыкновенно романтичной. Сам ювелир – чародей, алхимик, превращающий изначально бесформенные элементы таблицы Менделеева (металлы, кристаллы, минералы) в произведения искусства. Побывав в мастерской, подсмотрев, как работают художники, поняла, что ошибалась. Здесь нет волшебства и магии: только талант, труд, ловкость рук и никакого мошенничества. А ювелиры – специалисты широкого профиля: они и токари, и слесари, и шлифовщики, и лудильщики…

Профессия эта – особенная, грань отточенного мастерства и высокого искусства. Отчасти оттого, что большинство материалов, с которыми работают ювелиры, – драгоценные металлы, камни. Их не выбросишь с легкостью, как черновик, в случае неудачи. И еще: плоды труда мастера не относятся к предметам первой необходимости. Украшения – не хлеб и не вода. Но человечество уже многие века не может прожить без этих изящных, ласкающих взгляд драгоценных «безделушек». Их хранят как семейные реликвии, передают из поколения в поколение…

– Мне интересно делать такие классические вещицы. От ширпотреба, который можно купить в ближайшем ювелирном магазине, отказываюсь. Не берусь за работу, которая мне самому неинтересна, – поясняет Литвинов. – Мастер каждый день должен делать что-то новое, напрягать мозги. Тогда и движение будет. Стоит только начать выполнять одну и ту же работу – все, остановка в развитии!

– Смогли бы сделать сувенир в стиле Фаберже? К примеру, пасхальное яйцо?

– Да, – отвечает без нотки сомнения. – У нас хорошее оборудование, мастера классные. Надо будет – и блоху подкуем! Найдем чем удивить…

– Вас самого может что-либо поразить?

– В моей коллекции хранятся работы, которым уже пять тысяч лет, бронзовый век, – говорит Анатолий Дмитриевич. – Замечательные вещи! Как без электричества, газа, с помощью простейших инструментов можно было творить такие чудеса? Перед мастерами прошлого снимаю шляпу.

Художники творческой мастерской Литвинова тоже оставляют «след в вечности» – создают свои шедевры. Одни из них окажутся в частных, другие – в музейных коллекциях. И через десять, и через пятьдесят лет они будут радовать глаз. Золото, платина, драгоценные камни сохраняют свою форму веками.

– Если украшение с хорошими мыслями делалось, оно и владельцу радость доставит, – уверяет Анатолий Дмитриевич. – Станет носить – и вспоминать мастера добрым словом. Получит тот вознаграждение не только в виде денежных знаков, но и положительных мыслей, которые, как известно, материальны. Земля – она круглая. Добро, как и зло, бумерангом к человеку возвращается…

страницы книги страницы книги страницы книги страницы книги страницы книги страницы книги страницы книги страницы книги