|
|
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
Марина Цветаева
Тридевятая земля, которую Эдвард Гиносян считал своей второй родиной, приняла его с подозрительным прищуром, как чужака и инородца. «Ты армянин, вот и поезжай восвояси, в свою Армению», – говорил тюменский военком майору Гиносяну, который еще вчера командовал отдельной разведочной эскадрильей 7-й Гвардейской армии России. Гиносян уже привез свою семью в Тюмень, где оказались после землетрясения в Ленинакане его мать и сестра. Но в беседе с военкомом, едва сдерживая бешенство, использовал он другой аргумент: «Я офицер Российской армии, я присягу давал на верность России». Военкома это мало трогало, в его голове, видно, сложилась своя картина мира: пусть армяне живут в Армении, башкиры – в Башкирии. Пришлось Эдварду звонить в Москву, беспокоить генерала Безбородова, под началом которого служил в Закавказском военном округе, и генерал-полковника Демидова. Нескольких крепких слов боевых генералов хватило, чтоб нарушить стройную симметрию в сознании военкома. Так майор запаса Гиносян завоевал свое право встать на воинский учет в Тюмени.
Начинал он с того, что пошел поднимать дисциплину в школе №44. Параллельно тренировал боксеров в военно-патриотическом клубе «Град», а потом взялся обучать армейскому рукопашному бою своих пацанов. Тут опять стали возникать «невидимые подножки». Спортсменам-градовцам надо показать свои успехи на соревнованиях в округе, в стране? А Гиносяну говорят в спорткомитетах: да нет такого вида спорта. Как это нет? Армейский рукопашный бой вошел во всероссийскую спортивную классификацию в 1992 году. Это универсальный отечественный вид боевого искусства, которому нет аналогов в мире. Несмотря на жесткий стиль схватки, боец надежно защищен от травм. Почему другие армии культивируют свои виды спорта, но только не Россия?
Чего он кипятится? В спорткомитетах пожимали плечами, они ничего не хотели знать кроме динамовской версии рукопашного боя. Наконец, в 1999 году Вера Александровна Иванова, руководившая тогда комитетом по молодежной политике, помогла Гиносяну вывезти своих питомцев в Петербург на чемпионат России. Команда клуба «Град» заняла первое место. На другой год в Челябинске на первенстве России тюменские бойцы подтвердили свое неоспоримое лидерство.
На международный турнир имени генерала Маргелова собралось в Рязани 49 команд: разведка, спецназ, десантники. Майор Гиносян привез две команды: курсантов ТВВИКУ и юношей из «Града» (единственная гражданская среди элитных воинских подразделений!). Не потерялись, сразу вошли в десятку: пятое место у курсантов, седьмое – у ребят из «Града». А победителем турнира стал Сергей Кремлев, воспитанник Гиносяна. Так пошла гулять по России слава о тюменских богатырях.
Правда, когда Эдвард Гиносян стал директором «Града», многие прогнозировали: мол, умрет «армейка». Да нет, не на того напали, лавры победителя майор Гиносян никому не собирается отдавать. С младшими ребятами занимаются теперь его ученики, а с юношами – только он сам. Сидит ночами, просматривая видеозаписи соревнований. Ведь каждому бойцу надо выстроить стратегию развития с персональным подходом.
Впрочем, не проглядеть бы за этой вереницей спортивных побед своеобразие характера. Оно сквозит уже в том, как Эдвард выстраивает свои отношения с прессой. Видя его несусветную занятость, я приноравливаю нашу очередную беседу к воскресенью. С утра у него деловая встреча по обмену опытом (кто-то приехал из другого города), а потом спарринг – ну, это тренировка по закреплению навыков, полученных ребятишками за неделю. Занятия ведут молодые педагоги, так что не исключено... В воскресенье выясняется, что у Эдварда душа будет не на месте, если в часы спарринга он покинет стены своего клуба. Приезжаю в клуб на Ставропольскую улицу. Пока, оглоушенная изобилием кубков в директорском кабинете, ныряю в недра фотоархива да слушаю рассказ, как Костя Цзю, всемирно прославленный боксер, общался с градовцами; часы спарринга той порой истекли. Предвкушаю похищение майора. Гиносян смотрит на меня умоляюще: «Тут такое дело. Одного нашего пацана преследуют на улице какие-то отморозки». В восточных глазах Эдварда, кажется, притаилась вся печаль мира. Не солоно хлебавши я покидаю этот дом в прекрасном расположении духа: значит, есть на свете человек, для которого слезы чужого ребенка не повод для прекраснодушных высказываний, а повод для немедленного действия. Они, видишь ли, будут с педагогами держать «совет в Филях», как защитить мальца от обидчиков.
Два часа, обещанные мне на следующий день, похитили у Эдварда чиновники из Калининского административного округа, и Эдвард через секретаря заверял меня, что уж на исходе-то дня он доберется до меня. Не вышло . Подхватили Эдварда другие ветры и на ночь глядя понесли его в сторону Ялуторовска. Внезапно решили посмотреть спортивную базу на лесной поляне: шалаши, рвы, траншеи – словом, полигон для военных игрищ. И уже под Ялуторовском Эдвард, как выяснилось, получил известие, что к нему в гости нагрянул с семьей однополчанин.
Конечно, основная цель «Града» – подготовить к срочной службе в армии. Закалить физически. Выковать мужество и волю. Воспитать чувство долга, чести, справедливости. Каждый год майор Гиносян, выкраивая средства из собственного бюджета, едет навещать своих солдатиков в Рязани, Ульяновске, Кубинке, Нижнем Тагиле, Елани. Едет обнять их и напутствовать перед принятием присяги, едет показать им, как они важны и дороги ему.
38 его подопечных удостоились орденов и медалей за годы своей службы, а один из них – Александр Шмидт – стал Героем России. Но красноречивей всего о качестве его работы говорит один эпизод. Совсем недавно проводились грандиозные учения спецподразделений всех силовых структур. Сорок команд забросили на вертолетах в сибирскую тайгу и оставили перед лицом разнообразных испытаний. Самый элитный полк среди десантников (спецназ разведки), где служит, кстати, 22 человека из «Града», выставил команду в 11 человек, среди них семеро – воспитанники Гиносяна. «Наша» команда вышла на финиш раньше всех, следующая за ними команда спецназовцев, знаменитая своими победами, – с отрывом в шесть часов. Командование ВДВ отправило благодарственные письма мэру Тюмени и депутатам городской Думы, а майор Гиносян получил очередную медаль.
И все-таки несколько историй майор Гиносян успел мне рассказать.
МАЛЬЧИК ИЗ ИНТЕРНАТА
Наверное, жители Ленинакана помнят особняк на окраине города за высокими бетонными стенами, напоминавший тюремный замок. Здесь помещался интернат №5, куда каждое воскресенье под вечер привозила меня из дому мама. На всю неделю оставались в интернате дети военных, врачей, геологов. И только у моего отца была самая редкая профессия: вор в законе.
По поводу брака моих родителей в семье жила легенда, будто этот сорви-голова Наполеон похитил нежную Мариам, девушку княжеских кровей, родившуюся в Тегеране. Ее отец, Ханджан Гиносян, имел в Иране земельные владения, заводы, но все бросил и вернулся на родину в Армению. В общем, похитил, не похитил – дело достаточно темное, но ясно, что романтика быстро испарилась, отец в основном жил по тюрьмам, и маме пришлось одной подымать нас с сестрой. Она надрывалась на двух работах с утра до позднего вечера. Ну вот отсюда и интернат.
Перед сном в палате мальчишки обычно рассказывали о своих отцах. Кто-то с восхищением, кто-то говорил, что отец пьет, но все равно он его любит. И только я всегда переводил разговор на другую тему, рассказывал анекдот или смешную историю. А потом, когда все засыпали, плакал в подушку от бессилия и ненависти к своему отцу.
Я был отверженным, со мной не хотели играть. Навсегда запомнил, как я долго сижу одиноко под яблоней в интернатском фруктовом саду и с тоской наблюдаю, как мои одноклассники играют в футбол. Случайно мяч попал в мою сторону, и первым из всех добежал до меня Артур. Ясно, ему надо забрать мяч, а я прошусь поиграть с ними. Ну нет, надо советоваться с остальными. В конце концов один из них – Андроник – заявляет, что это его мяч; и значит он командует игрой, он пытается с угрозами вырвать мяч из моих рук. А я с остервенением как развернулся да ударил ногой – мяч пролетел через весь сад и приземлился за оградой. Началось побоище. Андроник лежал на земле, а я колотил его ногами с такой яростью, что ребята даже не решались приблизиться. Меня привела в чувство пощечина, которую залепила мне воспитательница Товмасян (имени не помню). Никто бы не подумал, что у этой молодой, красивой и стройной женщины сила атлета и характер палача. Обычно, когда она подымала свою левую бровь, я напрягался: добра не жди. Будет отрывать тебе ухо или поднимать за волосы. А сейчас, после этой кошмарной драки, она ведет меня к директору и писклявым голосом приговаривает: «Ты не человек, а отброс общества, и место тебе – в колонии».
Однажды мы сорвали урок географии (тоже хороши!), и Товмасян вымещает гнев на двух мальчишках, получивших «двойки». Один из них после первого же ее удара выбежал из класса, а Нельсон, помню, лежал на полу, подавляя рыдания, а Товмасян, посинев лицом от злости, пинала его в живот. Помню, дрожа от страха, я заступился за своего товарища. Как она удивилась! «Сын бандита, а почему ты меня не жалеешь, мою молодость?» Слава богу, вошла дежурная и сказала, что обед стынет. Я решил отказаться от еды, чтоб избежать дальнейших оскорблений. Это у меня потом вошло в привычку: брал со стола хлеб и шел искать в саду какую-то травку. Эту еду я называл «хлеб с сыром».
Не знаю, что со мной случилось бы, если б не другая воспитательница, которая была сама доброта и мудрость. Как-то в горький час Ануш Авакян присела рядом со мной за парту и увидела на обложке тетрадки по математике рисунок. «Расскажи, что это у тебя, сынок?» Где попало я рисовал тогда одно и то же: солдатики, танки, самолеты. Я рассказывал ей, не стесняясь, как надо понимать план военной операции, отраженной в рисунке. Увлекся. Наверное, глаза мои горели. Я сказал, что хочу быть военным, защищать слабых.
Ануш Авакян гладила меня по кудряшкам и говорила: «У тебя золотое сердце, Эдвард. Ты добрый и честный. Но в тебе живет и второй человек, злой и жестокий. И только от тебя зависит, кто в конце концов победит».
Как важна для всякого подростка встреча с человеком, который бы в него поверил! Господи, дай мне силу доказать всем, что я не такой, как мой отец, – думал я с той минуты. Словом, тем, кем я стал, я обязан своим школьным педагогам. И злодеи тоже нужны. Если б я не испытывал подростком постоянный страх перед физическим и моральным унижением, откуда бы родилось сострадание к чужой боли?
ВРАГ НЕ ПРОЙДЕТ
В Курганское училище меня приняли, наверное, только потому, что до этого я все-таки служил в спортроте. Ведь по-русски я не то, что не говорил, а даже понимал с трудом. Командир роты иногда посмеивался: «Ты, Гиносян, скорей нас всех армянскому выучишь, чем мы – тебя». Допустим, я повторяю за курсантами следом какую-то фразу, потом ее тщательно отрабатываю и произношу офицеру, а это – нецензурщина. Все гогочут, а меня – на губу за оскорбление офицера. Жесткий метод обучения? Зато эффективный. Я стал сидеть ночами над учебниками, заучивал тексты, а потом с утра пораньше ловил кого-нибудь в казарме, чтобы он выслушал, проверил, поправил. Парни стали меня в конце концов избегать. Но постепенно дело продвигалось. На первом курсе я был двоечником номер один. К концу второго стали отмечать мои успехи. Помню, как в читальном зале ко мне подошел один педагог, обнял меня за голову и сказал: «Как приятно бывает осознать, что ты ошибся в человеке». А когда на пятом курсе после стажировки мы писали программу по педагогике и психологии, я единственный в роте (126 человек) защитился на «пятерку», переплюнув золотых медалистов. Такое не забываешь, как и первую самоволку.
Только не думайте, что я такой белый и пушистый, герой труда и все такое. Однажды меня, второкурсника, назначили в караул на пост номер пять. Это огороженное бетонной стеной пространство аэродрома с прилегающим хоздвором. Парни недолюбливали это место. С краю примыкал лесной массив, в летнюю пору им страшновато казалось. А мне ничего. Гуляешь себе по периметру, мечтаешь о девушках. В тот раз за оградой звучала музыка, прислушался: ага, видно, поблизости танцплощадка. Долго не раздумывая, сбросил с себя автомат и перелетел через стену. Танцую себе, наслаждаюсь жизнью, а тут нагрянул патруль: наш капитан с двумя четверокурсниками. Я мигом сиганул, они – за мной. Я перелетаю через забор, хватаю автомат и кричу своим преследователям: «Стой! Кто идет?!» Ведь они же нарушители территории, правильно? Через несколько минут капитан и курсанты лежат на земле и матерятся со страшной силой, а я докладываю по связи кому надо, что задержал нарушителей. Конечно, потом меня посадили на губу на трое суток, и здесь у меня было время подумать, чего стоит собственное удовольствие.
В училище с той поры я стал популярным, все хохотали: «Ну, Гиносян, у тебя враг не пройдет!»
СЛУЖУ РОССИИ
Сразу после училища я очутился в пекле странной войны, где не было линии фронта и где «свой» и «чужой» оказывались чаще всего неразличимы. Официально это называлось боевыми действиями против бандформирований. Я служил в «горячих» точках на территории и Грузии, и Абхазии, и Молдовы, и Армении, а заканчивал свою службу (в 1995 году) как командир разведчасти по авиационно-техническому обеспечению. Сказать проще, наша эскадрилья занималась секретной разведкой. И базировались мы тогда в Ленинаканском гарнизоне. Можно сказать, в моих родных краях.
Однажды, едва отъехав от нашего аэродрома, мы с водителем засмотрелись на странное зрелище: над аэродромом завис вертолет, а из него летят на землю мешок за мешком. Что еще такое? Водитель разворачивает машину, и мы спешим к летному полю. Смотрим: по цифровым кодам вроде наш вертолет. Подбегаем к трем мешкам. Деньги! Я тут же кинулся звонить в Тбилиси в штаб Закавказского военного округа: мол, ваши деньги получили. А меня в ответ просто высмеивают. «Ты что, – говорят, – тронулся, что ли? Никаких денег мы не посылали. У нас плановый вылет с вашей зарплатой назначен на завтра». Я возмущаюсь по поводу того, что в зоне особого контроля идет грубое нарушение регламента, ведь денежный рейс должна сопровождать боевая машина.
– Какие такие деньги, Гиносян? Ты в своем уме?!
Довели меня до того, что я кричу: «Мне легче было присвоить эти деньги, чем что-то вам доказать». Только сказал, тут и понял: а ведь была реальная возможность поделить эти миллионы с водителем – и концы в воду.
По следам этого ЧП прилетала комиссия из Москвы. Разбирались с самоуправством и безалаберностью вертолетчика и инкассаторов: они, видишь ли, летели из Тбилиси в Ереван, торопились к себе домой и решили мимоходом отгрузить нам зарплату. Им так было удобнее. Многие тогда полетели со своих постов. Ну, а по поводу моей персоны только головой качали: «И придурок же ты, Гиносян. Ты же верные 52 миллиона выпустил из рук».
Согласен. Может, и придурок. Но мне нравится быть таким. Рад, что у меня никакого соблазна даже и не вспыхнуло. И потом, когда на холодную голову думал об этом эпизоде, то благодарил Господа, что отвел меня даже в мыслях от такого греха.
У меня в этой несуразной войне была собственная боль, свой кинжал в сердце. Я был тогда замполитом части, а мой командир – из породы тех авантюристов, которые способны из военной сумятицы и неразберихи извлекать славу, деньги, удовольствия. Сначала он огорошил меня тем, что вдруг заявляет: «Больше не выходим на службу, пока не решится квартирный вопрос офицеров». Никогда не думал, что инициатива забастовки может исходить от командира. Утром он докладывает о кризисной ситуации командующему Закавказским военным округом. Тот прилетел к нам через час, и с ним вместе – весь высший командный состав. Сидят, слушают оперативную сводку. И вдруг «наш» приободрился да и говорит: «Я буду не я, если не покончу сам с этой заварухой». Все переглянулись, но, конечно, облегченно вздохнули. А как все начальники улетели, командир говорит: «Все, мужики! Приступаем к работе. Я с командующим обо всем договорился».
Ну, думаю, ему такую инсценировку разыграть – что раз плюнуть. Но сам молчу, хотя я (как заместитель командира) – единственный свидетель интриги. Через какой-то месяц неожиданно вхожу к нему в кабинет и стою в столбняке: он со смаком избивает лейтенанта, нашего бухгалтера. Тот, видно, отказывается подписывать какую-то финансовую «липу». Тогда я предупредил командира: если он не выберет другую тактику поведения, то вынудит меня принять крайние меры.
Я понял, что это страшный человек, от него можно ждать чего угодно. И я стал задумываться: почему многие наши операции предугадывали в бандах террористов. Я тщательно анализировал наши промахи, учитывал мельчайшие детали – командир неизменно попадал у меня под подозрение прежде всего. Тут подключились наши «особисты». Они отрабатывали две версии: или он тронулся рассудком (и такое случалось), или зарабатывает большие деньги.
Вскоре после очередного налета на часть возле столовой нашли пристреленного в голову старшего лейтенанта. Парень, как ни странно, выжил и дал показания, что в этой сумятице в него стрелял командир, сводил с ним счеты из-за женщины, служившей в гарнизоне. Дело замяли, потому что лейтенант в момент налета был в подпитии. Я молчал, но говорил сам себе: «Значит, ты будешь смотреть, как он постепенно ухлопает наших ребят?»
Однажды поздно вечером сижу в своем кабинете. Вдруг влетает, как шальной, командир и кричит об угрозе проникновения на территорию. Вроде в том районе, где строили новый деревянный модуль. Выскакиваю на улицу и говорю дежурному офицеру, что надо давать сигнал тревоги. «Ничего подобного, все спокойно», – отвечает дежурный. Тут действительно раздался выстрел на стройке, я расчехлил «пушку» и все-таки полетел туда. Притаился в углу коридора. Темень страшная. Вдруг из-за угла вылетает командир с наведенным на мою голову дулом. «Это же замполит, замполит!» – орет дежурный офицер, который не отставал от меня ни на шаг. Одна секунда отделяла меня от смерти. Ясно, это была очередная инсценировка, которые мастерски ставил наш командир, – просто Станиславский без пяти минут. Правда, немножко не рассчитал: рядом оказался свидетель.
Развязка была такая. Как-то вечером я приглашаю командира в ленинаканский ресторан, говорю, что нас там хорошо угостят. И мы едем на моей машине, ее ведет мой телохранитель Саша Шведов, неколебимо преданный мне, бывший спецназовец, богатырь, красавец. Отъехали до глухого поворота, я прошу остановить машину, выхватываю оружие и кричу командиру: «На колени, гнида!» Сашка моментально обезоружил его, хотя мы с ним заранее не сговаривались. Только не спрашивайте, как я выбивал из него признание в предательстве. Связанного командира мы потом со Шведовым подарили «особистам». Его карьера в российской армии завершилась.
А Саша Шведов оказался родом из Ишима. Он потом разыскал в Тюмени мою мать и привез ей подарок. Но сейчас я потерял его след. Воспитанный в детстве атеистом, я стал прозревать, что без помощи Господа мне невозможно было уцелеть в таких переделках, где казалось, нет ни единого шанса выжить.
КОЛЮЧИЕ МЫСЛИ
Однажды моя мама оказалась в лагере на наших боевых учениях. Я в запале кричу ребятам: «Гоблины!» «Гаврики!» «Пионеры!» Мама в ужасе спрашивает ребят: «Что, он всегда так?» А дети отвечают: «Тетя Мариам, да это же нам приятно слышать». Верно, для них в этих словах закодирована наша любовь. Секрет в том, что все решает интонация, в голосе педагога должна быть та нотка, которая свойственна только ему. А если я стану говорить добреньким голосом «голубчики вы мои», дети сразу уловят фальшь.
***
«Патриоты России» – под таким девизом я организовал в 2004 году ставший традиционным чемпионат и первенство Тюменской области по армейскому рукопашному бою. Собрал я 214 участников, одиннадцать иногородних команд из Казани, Надыма, Сургута, Тобольска, Перми, Омска. И поскольку городская администрация не смогла своевременно провести финансовые документы, под гарантийные письма я набрал призов на сумму 28000 рублей. А потом администрация пошла на попятный, отказалась от своих обязательств по договору. Платил из своего кармана. Хорошо еще, что в торговле дали рассрочку.
***
Всем очевидно, что в наступившем веке мировые цивилизации столкнутся в беспощадной схватке за ресурсы. А мы что? Мы выставим защищать интересы России мальчиков, которые умеют только пиво пить? Бизнес тоже не торопится спонсировать военно-патриотическое движение. Бизнес не видит в этом выгоды. Бизнес не дорос до понимания: благополучие ваших денег, господа, напрямую зависит от благополучной подготовки защитников Родины.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Однажды к майору Гиносяну в Ленинаканский гарнизон заглянула его мама. Эдвард торопился куда-то по своим делам и попросил маму подождать в своем командирском кабинете. Когда он вернулся, то застал мать в слезах. Оказывается, кто бы из военнослужащих ни входил в кабинет, каждый бросался к Мариам целовать руки за такого сына. А она ведь знала его драчуном и забиякой, вскидчивым – обидчивым мальчишкой. Помните? Да, Эдвард видел много знаков того, что его любят. Едва его жена Наири выходила с ведрами, солдаты, оказавшиеся в поле видимости, кидались наперегонки, чтоб принести ей воды. А водители ссорились, в чьей кабине поедет его трехлетний сынок Янис, которого считали в некотором роде талисманом.
Все так. Почему же глаза Эдварда не покидает печаль даже тогда, когда он оживлен и доволен? Возможно, это печать того, что он потерял страну, которой присягал? Недаром Гиносян надевает офицерскую форму только для того, чтоб поддержать моральный дух своих пацанов. На офицерские сборища он обычно приходит в штатском – в знак траура по Союзу. А может, его мучает, что он не стал образцовым семьянином, как клялся в детстве, и первая семья его распалась по вполне понятной причине: Почему ты любишь чужих детей больше, чем своих? Но порой мне кажется, что он все доказывает, что действительно способен стать золотым сердцем, как говорила его любимая воспитательница. Кому-то, может, и доказал, но только не себе.
Недавно, читая в «Русском журнале» статью Георгия Малинецкого о России без образа будущего (без стратегического прогноза), я задумалась над мыслью системного аналитика, что вывести страну из кризиса способны не экономика, не политика, а собственные смыслы и ценности народа, не занятые напрокат у Запада. Ценности мира России таковы:
духовное выше материального,
общее выше личного,
справедливость выше закона,
будущее важнее настоящего и прошлого.
А не кажется ли вам, что урок по всем этим статьям дает нам человек, которого мы сначала приняли по ошибке за чужестранца?
  
|
