|
ВОСПОМИНАНИЙ О ЖИЗНИ Анатолия Литвинова хватило бы на целый роман, да еще с продолжением.
С 1973 года он живет в Тобольске. Городе, славящемся своими мастерами. В последней четверти XVIII столетия здесь трудилось около четырехсот ювелиров. Изделия мастеров прошлого хранятся в музеях Москвы, Санкт-Петербурга – в Оружейной палате и Эрмитаже. «Почетней в России признания не было», – уверяет Анатолий Дмитриевич.
Сибирь поманила в юности романтикой, и он сорвался с места, уехал за тридевять земель от родного дома… О чем, сам признается, не жалеет. Поначалу работал на стройке… художником (требовались и такие специалисты). На историческую родину, в город Кривой Рог на Украине, приезжает лишь изредка – поплакать на могилке дедушки с бабушкой. «Одноклассники зазывают на встречи. Обычно отказываюсь, – признается Литвинов. – Как оставишь свою мастерскую?»
Расположенная в нескольких километрах от города, она больше похожа на краеведческий музей. Можно продавать билеты и приглашать посетителей. Масса положительных эмоций и впечатлений гарантирована. «Экскурсовод» и хозяин здешний – знаток Сибири редкостный. Историю края, давно ставшего родным, изучает не только по книгам. Литвинов предпочитает на ощупь пробовать прошлое: занимается раскопками. С детства клады ищет. Археология – одно из его увлечений.
– Есть у нас две машины особые, для «убивания» по бездорожью, – улыбается мастер. – Летом в выходной сажусь и еду километров за сто-двести от города, по деревням заброшенным. Брожу там с металлоискателем. Без трофеев не возвращаюсь.
Оценить ценность таких находок помогают ученые-краеведы, музейные сотрудники. Такие же, как и сам хозяин, увлеченные, неравнодушные.
«Года три финансирую раскопки, которые ведут студенты на Городище, – замечает собеседник. – Может, кого-то из них «торкнет» – станет известным историком?»
В будущее не заглянешь, как ни старайся. Изучать можно только «дела давно минувших дней», что Литвинов и делает. В «запасниках» его мастерской хранятся дивные вещи: кости мамонта, старинные самовары, глиняные горшки, саперная лопатка 1916 года, пудовые амбарные замки, часы старинные, прялка, веретенца…
– Знаете, как ими пользоваться? – ловко подхватив прялку, как бы между делом спрашивает Анатолий Дмитриевич.
– Нет, – честно признаюсь.
– А я знаю. Бабушка шерсть на таких пряла. Смотрел, запоминал. Мама, когда выдавалась свободная минутка, бралась за пяльцы, вышивала. Так что и с эти видом рукоделия хорошо знаком.
– Может, вы еще шьете или вяжете? – задаю вопрос в тему.
– Приходилось, – отвечает Литвинов. – Как-то связал себе длинный шарф, как у Остапа Бендера. У меня была старая швейная машинка «Zinger». Выручала не раз. Одеяние лесное, для охоты, себе шил на ней. Теплое, чтобы в тайге не замерзнуть. А выкройки? Я же художник. Где-то образец нашел, где-то додумал-дофантазировал. Глаза боятся, а руки делают. Верное утверждение, жизненное. Если не попробуешь – как узнаешь, сможешь сделать или нет?
Так в его гардеробе не раз появлялись модные штучки собственного производства. Было дело, купил несколько сварочных штанов, кожано-брезентовых, распорол их, скомбинировал и по образцу старых американских джинсов сшил себе брюки. Да такие, что весь Тобольск завидовал!
В ВЕК ГЛОБАЛЬНОЙ «ПАУТИНИЗАЦИИ» он ухитряется обходиться без Интернета, принципиально не заводит e-mail. Не за чем, поясняет, все это. Решить семейные или деловые вопросы всегда можно по старинке: с помощью телефона или встретившись лично.
– Впрочем, «электронный» ящик у меня имеется, – неожиданно заявляет Анатолий Дмитриевич. По интонациям, проскользнувшим в голосе, понимают: шутит. – Там, на заборе висит. 220 вольт подсоединю – и кнопочку сделаю. Кто мою корреспонденцию рискнет стащить, нажмет и сразу поймет, какая она, почта электронная.
– А бумажный фотоархив у вас есть? Покажете? – не оставляю надежды получше узнать собеседника.
– Да не люблю я всего этого. – Литвинов сначала отмахивается от просьбы, на выручку приходит журналистская настойчивость. – Ладно, в кабинете посмотрю. Если что и есть, хранится там.
В его кабинете уютно, светло, тихо. Лишь со второго этажа доносятся звуки работающих бормашин. Под эти «мелодии» здешние мастера создают сверкающие шедевры. В углу мерно тикают старинные часы. Это еще одна страсть ювелира: он дает вторую жизнь ходикам, чинит и реставрирует их.
В центре комнаты – старинный стол из резного ореха. Дверки подвесных шкафчиков удачно сочетаются с узорами на столе. «Перекличка времен, чувствуете? Сам задумал, сам исполнил», – бросает мастер фразу, заметив наше любопытство. Наконец на одной из полочек обнаруживается заветная стопка фотографий.
– Надо же, некоторые из них и сам не видел, – удивляется находке наш герой и начинает с любопытством разглядывать снимки. – Вот Юрий Сергеевич Осипов (президент Российской академии наук) сажает дерево. Это я с владыкой Димитрием. Это – на раскопках, с лопаткой и миноискателем. Здесь – с женой Ириной и дочерью Полиной. Кстати, Полина тоже увлеклась стариной. Работает в антикварном магазине в Тобольске. Люди заходят и думают, что в музее оказались. «Билеты нужно покупать?» – спрашивают.
Хитро прищурив глаз и улыбаясь своим воспоминаниям, Литвинов рассказывает: «В проруби на Крещение купаюсь. Традиция такая. Лет пятнадцать ее соблюдаю. В тот год морозы в январе были настоящие, крещенские, градусов сорок держалось несколько дней. И в праздник в том числе. Но для купания все приготовили. Обычно в Абалаке много народу собирается. Тот год был исключением: видите, вокруг – никого. Мы с друзьями пришли, огляделись. Хотели уже возвращаться. Стражи порядка хохотали, глядя на нас: «Что, струхнули?» Пришлось нырять. На миру и смерть красна. Разделся – и хлобысь в воду. Ничего, жив остался…»
Щекотать нервы, проверяя себя на прочность, ему доводилось не раз. В прошлом Литвинов – заядлый рыбак и охотник. Было время, промышлял соболями.
– Дефицитная шкурка соболя рублей 200-250 стоила. Неплохой заработок, согласитесь, плюс азарт. Соболь – зверь хитрый. Водит охотника долго, следы запутывает. Бывает, уходит под снег, обманывая собак. Охота на него – как состязание: кто кого перехитрит. Собаки в тайге – хорошая поддержка. Ведь ты остаешься один на один с природой. С собой только карта да самое необходимое снаряжение… Как-то с другом в тайге два месяца пробыли. Добрались туда вертолетом. До первого снега. Сначала одну избушку построили, затем через несколько километров другую – и промышляли в этом квадрате. В назначенный срок по каким-то причинам вертолет за нами не прилетел. Что делать? Пошли пешком. Девять дней с верховья Демьянки (Уватский район) выходили. Дома оказался 20 декабря. Обросший, уставший, довольный. Соболей двадцать принес.
– Медвежья шкура в кабинете – тоже ваш трофей? – допытываюсь.
– Мой. Страху натерпелся пока убил этого медведя. Убить-то надо с первого же выстрела. Раненый зверь столько бед натворить может!
ВООБРАЖЕНИЕ СРАЗУ РИСУЕТ жутковатую картинку. Человек и медведь в тайге… Встреча, опасная для жизни. Хозяин леса вовсе не добродушный топтыгин, которого видишь в цирке на арене. Он – хищник коварный и сильный. Этот, судя по размеру шкуры, был немаленький.
– Что гнало в одиночку да на медведя?
– Все тот же азарт, – отвечает Литвинов сходу. – Не каждый охотник может похвастаться такой добычей. Как было дело? Собаки облаяли косолапого. Он в берлоге сидит, не высовывается. Я ружье проверил, чтобы не подвело в самый ответственный момент, рюкзак вскинул, нож приготовил. Три прыжка – и на берлоге. А медведь под ногами рычит, злится… Пять минут, десять – словно вечность. В таких ситуациях зрение становится периферическим – видишь все вокруг и, кажется, даже под землей. Наконец, смог улучить момент – и выстрелил. Подождал, пока медведь затихнет. Когда понял, что опасности больше нет, сразу такая слабость навалилась. Ног не чувствовал. Сам не знаю, как сумел дотащить, погрузить его в машину…
– Сейчас-то охотитесь?
– Нет. Не могу. Изменилось мироощущение. Наша мастерская делала подарок для Алексия Второго. Тогда получил благословение Патриарха Московского и всея Руси. С тех пор не держу в руках оружия…
– Около пятнадцати лет сотрудничаю с нашей епархией, – уточняет Анатолий Дмитриевич. – В мастерской делаем различные церковные принадлежности. Для этого особый настрой нужен. Хотя когда светский заказ делаешь, тоже соответствующее отношение к изделию требуется. Любое неосторожное слово, мысль – и работа может не получиться.
– Вы человек суеверный, верите в мистику?
– В Бога я верю, а не в мистику. Ничего в этом особенного нет. Мастера издревле верующими были. Как иначе? Там, где золото, там и кровь, и нечистая сила. Защититься от нее только молитвой можно… Золото – материал непростой, своенравный. Он обращения особого требует. Вот спроси у мастера: «Когда работу сделаешь?» Ни за что не назовет точное время. И причина на то есть. Скажет, к примеру, через два часа – несколько дней провозится. Все что угодно помешает. Такое оно, золото. Может и возвысить, и так об землю шлепнуть, что расшибешься.
– Как же все-таки к золоту следует относиться?
– Не нужно благоговеть перед ним. Задавит… Золото – металл, хоть и драгоценный. А, значит, для ювелира это просто материал, как для скульптора глина, дерево – для краснодеревщика.
Выпускник нижнетагильского худграфа, Литвинов успешно занимался скульптурой, графикой, живописью. Но после института увлекся металлом.
Однажды попал в мастерскую по обработке уральского драгоценного камня к настоящему мастеру Юрию Павловичу Маточкину.
– Маточкин открыл красоту камня и металла. Дал мне дело на всю жизнь. Точнее, мечту о деле. Потому что еще не уходило время, когда частному лицу запрещалось заниматься изготовлением ювелирных украшений. Законы такие были. Предположим, нашел ты в горах малахит. Можешь поднять его, унести домой как сувенир – не более того, – рассказывает Анатолий Литвинов.
Уже двадцать два года он – на вольных хлебах. Такое положение вещей вполне устраивает свободолюбивого художника. Как поработаешь – то и получишь…
В 90-Е ГОДЫ бросить все – поступок даже не смелый, скорее бесшабашный. Но кто не рискует, высот не достигает.
– Я работал в зверосовхозе, был на хорошем счету. Общественную нагрузку тянул: в школе рисование преподавал, кружок вел, – говорит Литвинов. – И решил поставить точку в этой обычной жизни. Поставил. Что дальше? Ты – в свободном полете, больше не работаешь «на дядю». Приходишь в мастерскую – и твори. Что? Как? Для кого?
– Ничего, пережили те непростые времена, с голоду не умерли, – подытоживает мастер. – Выручил огород. Сами выращивали картошку, капусту, морковку… Жена Ирина работала в школе учителем. В мои дела никогда не вмешивалась: как сам решил, так и поступал.
Он и решил: поехать за границу напитываться знаниями. И – снова проблема: где взять на это денег? Но было бы желание, а способы и средства его реализовать найдутся. Литвинов и нашел.
– Написал живописное полотно широкой внутренней глубины и большой эмоциональной емкости, четыре на два метра, – хохочет Анатолий Дмитриевич. – Его купил себе в кабинет директор крупного предприятия.
Литвинову заплатили за картину приличную сумму: полторы тысячи долларов. Он добавил к гонорару еще денег (взял кредит в банке под двести процентов) – и поехал в Швецию. Познакомился с потомственным ювелиром. Из-за границы вернулся не с пустыми руками. Привез такие нужные мастеру штихели, надфили, лобзики, пилочки тоньше волоса…
– В нашей стране их днем с огнем было не сыскать. В Советском Союзе вообще опасно было даже называться ювелиром. Тут уж не до специальных инструментов. Серьезный срок можно было получить за то, что взял в руки камень, золото или серебро и сделал из этих материалов украшение, – устраивает мастер экскурс в прошлое. – В 1917 году в стране прошла национализация, государство стало контролировать оборот цветных металлов и драгоценных камней. Пролетариату не нужны были дорогие, стильные ювелирные изделия – признак буржуазности. Многие известные ювелиры тогда перебрались за границу. У кого не было возможности уехать, выполняли заказы подпольно, иначе «золотые ручки» могли угодить в наручники. Статья «незаконный промысел» нависала над ювелирами дамокловым мечом. Лишь несколько мастеров работали официально при Оружейной палате…
В СССР заводы делали штампованные побрякушки – простые советские граждане носили все одинаково стандартное. Доставали украшения, отличающиеся пуританской скромностью, «по большому блату». Разве что молодожены могли обойтись без этого: кольца покупали по справке из загса.
Потом полегче стало, лицензии мастерам выдавать начали. Отпущенное на волю ювелирное искусство быстро оперилось. В профессию потянулись талантливые художники.
– Мне тридцать шесть лет было, когда занялся металлом (сначала – серебром, потом – золотом). Пришлось наверстывать, – улыбается Литвинов. – Начал работать по двадцать пять часов в сутки. Вставал на час раньше – и «воровал» его для следующего дня. Не пробовали? Советую. Только так и надо работать, чтобы добиться желаемого результата. По-другому не получится.
– Чем же вас так привлек металл?
– Да я и сам не знаю. «Общаюсь» с ним с юности. После школы поступил в художественное училище (на Украине) и пошел работать – токарил. Днем работал, вечером учился, в свободное время бегал на этюды. Разрывался между станком и мольбертом. Для рабочих окраин такое пристрастие к искусству было необычно.
– В роду художников не было?
– Нет, – отметает Литвинов мои предположения. – Отец мой – человек деревенский, из крестьян. Мальчишкой на Украине голод пережил. Тогда, в мирное время деревня без хлеба вымирала… В годы оккупации отец к немцам на подневольную работу попал. Ему удалось бежать. Свободу очень любил. Добрый, сильный человек.
Сколько помню, отец грузчиком работал. Изо дня в день ящики по пятьдесят килограммов таскал. А на пенсию вышел – вскоре умер… Я потом понял почему. Не выдержал того, что груз на него больше не давит. Было тяжело – человек держался. Стало полегче – все… Оказывается, от тяжести постепенно освобождать нужно, а не сразу.
Мама машинистом в шахте работала. В городе Кривой Рог, где наша семья после войны жила, железную руду добывают. Основное занятие местных жителей. Мама тоже занималась этим неженским делом.
Грузчик, машинист – профессии, весьма далекие от живописи. А я рисовал с детства, лет с пяти. Родители, как могли, поддерживали мою тягу к рисованию. Сами неграмотные, плохо писали и читали, – когда им учиться было? Сначала война, потом разруха… Тут уж не до получения какого-либо образования. Бедность в те годы была страшная. Как только выживали, детей растили?.. Мне раз в год покупали альбом и цветные карандаши. Каждый листок и карандаш берег. Чуть полегче стало, когда в 1952 году удалось родителям уехать из деревни. Брат помог. Паспортов ведь колхозникам не давали.
Литвинов неохотно ворошит эти воспоминания. Они хранятся где-то в самых дальних уголках его памяти. Поговорили – «убрал» на место.
ИЗ ШВЕЦИИ, КАК УЖЕ БЫЛО СКАЗАНО, мастер привез два чемодана инструментов. У нас тогда ничего подобного не выпускалось. А в 1995 году неугомонный художник снова собрался в дорогу. На этот раз он подался в Израиль – изучать секреты ювелирного искусства.
– Там мастера – конкретные люди, – замечает Литвинов. – Называют сумму, расплачиваешься – любой секрет раскроют. А секретам этим конца и края нет. Чем детальнее их изучаешь, тем больше хочется узнать. В каждой мастерской – своя фишка.
– У вас такая имеется?
– Конечно. – Анатолий Дмитриевич отвлекается от беседы, чтобы продемонстрировать ту самую «фишку». – Это эмали. Вот, посмотрите…
Перед нами появляются миниатюрные брошки в форме ящерок, божьих коровок, пчелок, бабочек, присевших на листок из кости мамонта… Таких в обычных ювелирных магазинах, заманивающих покупателей блеском однообразных украшений, не увидишь.
Имеются в «энтомологической» коллекции ювелира и всевозможные стрекозы, жучки-паучки…
Такие безделицы несколько веков не выходят из моды. В 1779 году дочка губернатора Чичерина потеряла драгоценную вещицу. Видимо девица очень дорожила ею, потому расстроилась сильно. Отец, чтобы хоть как-то утешить любимицу, издал распоряжение: «Ея превосходительство Глафира Денисовна Чичерина обронила с головы паучка, сделанного из серебра и камней. Ежели кто оный найдет, награждения дано будет двадцать рублей…» Получил ли кто обещанную премию, история умалчивает. Но случай из прошлого вдохновил художника на создание целой серии из золотых брошек в виде всевозможных букашек.
Каждое насекомое, что «выпархивает» из мастерской Литвинова, покрыто эмалью, играющей на свету переливами оттенков, и щедро усыпано драгоценными камнями. Красота такая, что глаз не оторвать. Настоящая ювелирная работа – ее подолгу разглядывать хочется.
– Эмаль – это цветное стекло, – поясняет художник. – К примеру, зеленое – бутылка шампанского. Измельчаешь в каменной ступке до состояния крахмала. Затем специальной кисточкой под микроскопом наносишь на изделие – и в печь. Там – температура 750 градусов. Порошок плавится… Потом выравниваешь, дорабатываешь алмазными инструментами – и еще раз в печь, чтобы царапины выровнялись.
Работа – трудоемкая. Чтобы миниатюрная пчелка «присела» на кофточку прекрасной дамы, мастеру требуется около недели. Большинство своих творений Литвинов продает. Но есть и такие, с которыми ему жаль расставаться. Чтобы не появлялось чувство пустоты, оставляет в своей коллекции.
– Все причуды клиентов исполняете? – интересуюсь.
– Вовсе нет! Не люблю, когда меня пытаются загнать в какие-то рамки. Хочется чего-то привычного – пожалуйте в магазин. У нас изделия – штучные.
Каждое из них по-своему уникально. Даже если пара стрекоз сделана по одному эскизу, в работах все равно найдется масса отличий. Свои произведения здешние мастера делают вручную, вкладывая в них частичку души и тепло своих рук.
– Делай свое дело лучше, чем «хорошо» и привычно, тогда и будешь с хлебом, – уверяет Анатолий Литвинов.
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД он стал членом Союза художников России. Такое признание в творческом сообществе для мастера дорогого стоит.
– Получить это звание непросто, – говорит. – В Тюмени собираются мэтры, смотрят твои работы – решают: достоин ты или нет ехать в Москву. Дали добро, отправили в столицу. А там такие «слоны» сидят – не подступишься. И вот ты, сибиряк, с первого раза попадаешь в Союз художников России, да еще по секции ювелирного искусства. Значит, ты – настоящий художник. Ты – признан в России. Тебе дают мастерскую. В Тобольске у меня она имеется. Но я предпочитаю работать здесь, за городом. Обстановка, располагающая к творчеству.
– Есть в этом доля везения? Сегодня не всякому художнику удается быть признанным, найти своего зрителя, покупателя, чтобы иметь постоянный источник доходов… – Как полено в печку, подкидываю тему для разговора. «Пожар» разгорается нешуточный.
– Художник без работы и без денег? Не понимаю я этого! – заявляет Литвинов. – Абсурд! Чего ждать? Вдохновения? Вдохновение – это для ленивых. Его ждет тот, кто не хочет работать. До обеда не пришло, вечером не заглянуло. Прошел день, неделя, месяц, год. Столько времени потрачено впустую. А начни что-то делать – и муза прилетит на огонек.
– Если Бог дал тебе талант, используй его по назначению, – советует мастер. – Встал утром, часов в пять, – идешь на пленэр. За день восемь этюдов написал – продавай по сходной цене, чтобы краски, бумагу, свой труд окупить. А вот авансом деньги художнику давать нельзя. Работать потом неохота!
Не всякий живописец с этим согласится. Довелось мне как-то побывать в гостях у одного мастера кисти, чтобы подготовить материал для газеты. Ленивым его точно не назовешь. Каждый день пишет. Этюды, картины – и складывает, складывает эти работы у себя в мастерской. За много лет скопился здесь внушительный архив. Некоторые пейзажи на выставках показываются. Большинство, увы, пылится по углам мастерской. «Вы бы продавали их по разумной цене», – осмелилась дать совет мэтру. Еще чего! Чуть не испепелил меня возмущенным взглядом: «За копейки – не стану!» Сказал как отрезал. Он предпочитает копить свое наследие. Детям, говорит, оставлю. Пусть хоть продают, хоть в печку бросят. Хотя, вздохнул, скорее второе… Так и мается, бедняга, считая копейки от пенсии до пенсии.
– Все художники пишут этюды, – рассуждает Анатолий Дмитриевич. – Это не самый тяжелый хлеб. Вот нарисовать жанровую композицию, как делал Василий Суриков, или портрет, как писал Герман Черемушкин – непросто. Для этого вкалывать нужно. Работать над собой изо дня в день.
– Мои пацаны – так по-свойски Литвинов называет своих учеников, – именно вкалывают! У нас строгий распорядок дня: в восемь пятнадцать – за стол. Есть несколько перерывов, чтобы выпить чашечку чая, пообедать. И снова – за работу. Так до шести вечера. Если срочный заказ – работаем, сколько потребуется.
– У вас здесь такая жесткая дисциплина?! – не могу сдержать удивления.
– А как иначе? Нужно быть требовательным к себе и окружающим. Нет другой тропинки для художника. Успеха добиваются через пахоту. Ежедневную, кропотливую. Герман Черемушкин, о котором упоминал, – народный художник России, трудяга, каких еще поискать!
Литвинов тоже чудак-трудоголик. За восемь месяцев построил за городом свою мастерскую. Сапоги неделями не снимал, чтобы не дать себе расслабиться. Спал в углу комнаты, там же, где стройка шла – чтобы злее быть.
– Много раньше, в 1977 году, я «ушел в скит», – наносит очередной штрих к своему портрету художник. – Уехал в деревушку, расположенную на противоположном от Тобольска берегу Иртыша. Снял комнату в большом доме. Платил пятнадцать рублей в месяц. У меня был отдельный вход. Утром просыпался, составлял план работы – щадящий такой...
На первый взгляд, план действительно был щадящим, привычный восьмичасовой рабочий день: два часа живописи, три часа этюдов, три часа чтения. Но… Художник с завидным упорством выполнял все строго по пунктам. Да не «копал от забора до обеда», как солдаты в армии. Минуты перерывов вычитал из отпущенного на то или иное занятие времени. Обычно часа в три ночи разделывался с последним пунктом. Падал на кровать, засыпал. В шесть – уже подъем. И так – целый год. Вот тебе и щадящий режим.
– Деньги на хлеб, чай да сахар у меня водились, – отвечает Литвинов на мой еще не заданный вопрос. – Зарабатывал их, раз в два месяца разгружая вагоны. И – снова рисовал, читал в одиночестве. Ни друзей, ни родных рядом. Через несколько месяцев такой жизни увидел мир в другом свете, многое переосмыслил…
За год молодой художник написал более двухсот этюдов. Весь живописный «урожай» оставил хозяйке – Инне Дмитриевне Мельниковой. Решил: пусть она делает с ними что хочет. Домой вернулся налегке. Уже другим человеком.
Как выяснилось, у этой истории было и продолжение. Спустя много лет, Литвинов волею случая снова оказался в краях, где в молодости «отшельничал». Зашел в один из домов – ба! – три работы свои увидел.
– Откуда? – спросил он у хозяина.
– У нас в деревне какой-то чокнутый жил, – ответил тот. – Ни с кем не общался. Ходил босиком – и рисовал, рисовал, рисовал. А потом исчез куда-то. Инна Дмитриевна картинки его селянам раздарила…
ПО ПАМЯТКЕ-ПРАВИЛАМ, которая была вывешена в приемной Владимира Ильича Ленина в Совнаркоме в первые годы Советской власти, трудятся здешние мастера. Пожелтевший от времени листок, бережно спрятанный в рамочке под стеклом, висит на видном месте. «Прежде, чем браться за работу, надо ее всю продумать так, чтобы в голове окончательно сложилась модель готовой работы и весь порядок трудовых приемов… Обычно за работу, как говорят, «хватаются». Практически же лучше немного помедлить. Не начинать, пока не приготовлены весь инструмент и необходимые приспособления»… – цитирует наизусть документ Анатолий Литвинов. Он сам эти правила выучил – и ребят своих заставил. Хорошая вещь, продуманная, уверяет. Действительно помогает организовать свой день. Чего там! С ее помощью чудеса можно творить. Сама ее прочитала, пару пунктов даже выписала. А вдруг, как Литвинову, и мне пригодится?
– Памятка не однажды выручала. – Собеседник иллюстрирует утверждение убедительным примером. – Когда подпол в доме копал, по совету вождя пролетариата продумал все до мелочей, учел даже размеры колышков. Подобрал удобную одежду, обувь, подготовил лопаты, наточил их как следует. В час дня в субботу начал копать и к восьми вечера уже закончил. Плюс ко всему получил удовольствие от этой «неблагодарной» работы. Когда же она не в радость, и результат будет соответствующим.
У ЛИТВИНОВА ТРУДЯТСЯ несколько мастеров. Каждого из них привела сюда своя дорожка.
– Андрей Деменцев в девяносто третьем у меня появился, – рассказывает Анатолий Дмитриевич. – Помню, пришел в мастерскую парнишка, говорит: «Пообщаться с вами хочу…» А я паял, заказ делал, совсем не до разговоров было. Подумал: как бы отделаться от этого любопытного посетителя побыстрей? Отправил в комнату, где этюдники были, краски, картон. «Чтобы к вечеру шесть этюдов принес». Задание он выполнил. Я посмотрел, оценил работу. Разъяснил, где правильно, где нет, и все выбросил! На следующий день события развивались по такому же сценарию. Уверен был, что Андрей не выдержит, убежит. Не убежал. Выдержал…
– Игорь Гурьев сразу после школы пришел ко мне, лет семнадцать назад. Увлекся ювелирным делом, так и остался, – продолжает представлять коллег художник. – Николай Опря – талантище! Четыре года назад в коллектив влился. Легко и сразу. Дизайнер по профессии, он решил попробовать свои силы в ювелирном искусстве. Теорию знал «на отлично». А вот практики не хватало. Очень быстро наверстал.
Александр Кузьмин, можно сказать, вырос в мастерской Литвинова, пришел сюда мальцом. Виктор Филатов мастерит без малого лет пятнадцать.
– А на Паше Баяндине держится вся хозяйственная часть, автопарк, к тому же он классный мастер, – заверяет собеседник.
– Не зря говорят: количество переходит в качество. Этот принцип и у художников срабатывает, – возвращается к разговору о творчестве Анатолий Дмитриевич. – Тысячу работ напиши – тысяча первая будет шедевром. Но ведь чтобы до нее дойти, требуется недюжинное терпение. Не обойтись без него ювелиру.
ЭТА ПРОФЕССИЯ казалась мне раньше необыкновенно романтичной. Сам ювелир – чародей, алхимик, превращающий изначально бесформенные элементы таблицы Менделеева (металлы, кристаллы, минералы) в произведения искусства. Побывав в мастерской, подсмотрев, как работают художники, поняла, что ошибалась. Здесь нет волшебства и магии: только талант, труд, ловкость рук и никакого мошенничества. А ювелиры – специалисты широкого профиля: они и токари, и слесари, и шлифовщики, и лудильщики…
Профессия эта – особенная, грань отточенного мастерства и высокого искусства. Отчасти оттого, что большинство материалов, с которыми работают ювелиры, – драгоценные металлы, камни. Их не выбросишь с легкостью, как черновик, в случае неудачи. И еще: плоды труда мастера не относятся к предметам первой необходимости. Украшения – не хлеб и не вода. Но человечество уже многие века не может прожить без этих изящных, ласкающих взгляд драгоценных «безделушек». Их хранят как семейные реликвии, передают из поколения в поколение…
– Мне интересно делать такие классические вещицы. От ширпотреба, который можно купить в ближайшем ювелирном магазине, отказываюсь. Не берусь за работу, которая мне самому неинтересна, – поясняет Литвинов. – Мастер каждый день должен делать что-то новое, напрягать мозги. Тогда и движение будет. Стоит только начать выполнять одну и ту же работу – все, остановка в развитии!
– Смогли бы сделать сувенир в стиле Фаберже? К примеру, пасхальное яйцо?
– Да, – отвечает без нотки сомнения. – У нас хорошее оборудование, мастера классные. Надо будет – и блоху подкуем! Найдем чем удивить…
– Вас самого может что-либо поразить?
– В моей коллекции хранятся работы, которым уже пять тысяч лет, бронзовый век, – говорит Анатолий Дмитриевич. – Замечательные вещи! Как без электричества, газа, с помощью простейших инструментов можно было творить такие чудеса? Перед мастерами прошлого снимаю шляпу.
Художники творческой мастерской Литвинова тоже оставляют «след в вечности» – создают свои шедевры. Одни из них окажутся в частных, другие – в музейных коллекциях. И через десять, и через пятьдесят лет они будут радовать глаз. Золото, платина, драгоценные камни сохраняют свою форму веками.
– Если украшение с хорошими мыслями делалось, оно и владельцу радость доставит, – уверяет Анатолий Дмитриевич. – Станет носить – и вспоминать мастера добрым словом. Получит тот вознаграждение не только в виде денежных знаков, но и положительных мыслей, которые, как известно, материальны. Земля – она круглая. Добро, как и зло, бумерангом к человеку возвращается…
       
|
