Учёный НЕСТЕРОВ

От какого такого Нестора или Нестера пошел род Нестеровых в этих местах Курганской области, теперь уже не узнать. Может, он – Нестер – был умелым хозяином, удачливым охотником или… построил лучший на деревне дом? Кто сейчас может ответить на этот вопрос? К сожалению, никто. Ни в документах, ни в семейной памяти это не отложилось.

Отец Ивана – Иван Александрович – жил в селе Могильное в тридцатые годы. Вскоре после женитьбы он уезжает из деревни в Свердловск на строительство Уральского завода тяжелого машиностроения, где становится рабочим. К тому времени отец имел четырехклассное образование церковно-приходской школы и три года службы матросом Балтфлота. Большую часть жизни он проработал на «Уралмашзаводе» в цехе по изготовлению высокоточных инструментов. Иван Александрович умер в возрасте 70 лет и был похоронен в селе Могильное рядом с матерью. Мать Ивана Ивановича – Анна Александровна Коптелова, 1913 года рождения, прожила всего 47 лет. Всю жизнь она посвятила своим детям, их воспитанию, в чем ей помогало ее церковно-приходское образование. Иван Иванович Нестеров рассказывает, что когда семья голодала, мать вынуждена была сдавать кровь и на эти деньги покупать продукты. По свидетельству сына, она и умерла, отдав всю свою кровь детям. Сам он всегда с гордостью говорит, что с молодости был похож на мать.

В Свердловске Иван пошел в школу, где учились только дети рабочих. Семья тогда жила в бараке, в комнате 20 квадратных метров на семь человек.

ДЕТСТВА КОСНУЛАСЬ ВОЙНА.

«Война застала меня в лесу. Вечером в зловещее воскресенье 22 июля 1941 года семья пришла из леса домой. И тогда услышали страшное слово «война». Мать схватила все деньги и бросилась в магазин. Там уже была длинная очередь. Покупали мыло, сахар, крупы и муку. Но война не оборвала сразу в один день привычную жизнь. Так же ходили в школу, отец – на завод (он работал шлифовальщиком), мать – в заводоуправление, где была посудомойкой в буфете. Постепенно привыкли к очередям. Затем появились карточки на хлеб, другие продовольственные товары.

Решетки на окнах были только в милиции и в тюрьме. Железных дверей не было. Эта психология доброжелательства была всенародной в годы войны, да и после.

Осенью шла уборка на полях в колхозах, окружающих пригороды Свердловска. Дома голодно. И мы, пацаны старших классов, шли на убранные поля и собирали оставленные кочерыжки и листья капусты, перекапывали землю для сбора картошки. Последнюю мы собирали и весной, когда поля еще не были вспаханы. Была она мерзлая, но оладьи из нее – отменные. Поля охранялись объездчиками на лошадях, иногда им помогала милиция. Они хватали ребятишек и тащили их в участок. Громилы в милицеской форме становились в четыре угла и пацана 8-12-летнего возраста кулаками, как мяч, перепихивали друг другу. Когда меня в первый раз забрали искать «пятый угол», уже бывалые там ребята давали советы – перед ударом напряги живот. Так мы спасали свою печень. Но это была теневая сторона школьных каникул. Обычно на лето нас отправляли в пионерские лагеря. Здесь нравилось все: от строгого режима, утренней побудки до построения в каре для подъема красного пионерского флага. Военные игры и атмосфера дружелюбия. То, что свойственно русскому, татарскому, башкирскому и другим народам СССР – гостеприимству.

В пятом классе я сделал попытку убежать на фронт. Меня поймали в городе Молотов (Пермь) и в сопровождении двух милиционеров доставили и вручили отцу. Он побил меня калошей. Так он всегда делал, чтобы наказать меня, даже тогда, когда я приносил домой листья капусты. Бил на всякий случай, а потом молча вместе с матерью готовил обед из того, что я принес.

Окончание войны застало меня в шестом классе. Такие моменты запоминаются на всю жизнь. Когда по радио объявили, что война окончена полной победой советского народа, я был на площади перед заводоуправлением «Уралмаша». Такое ликование, которым встретили люди весть об окончании войны, передать трудно. Многие плакали. Незнакомые люди целовали друг друга. В глазах светилась радость. Люди стихийно сбивались в кружки, плясали, танцевали и пели военные песни».

Закончилась война, но и последующие годы вспоминаются Нестерову как по-прежнему голодные. Он вынужден был помогать семье, выбрав своеобразный промысел: ловлю птиц и продажу их на базаре.

Ограниченный достаток семьи привел мальчика в восьмом классе в кружок юных геологов во Дворце пионеров, где главным на тот момент притягательным обстоятельством было то, что после занятий им давали бесплатно по одной пятидесятиграммовой булочке хлеба. В этот кружок мальчик ходил год. Ребят вывозили на речку Калиновку, рядом с городом, где в старых отвалах пород добывали золото, и дети вручную его мыли.

КОГДА ЖЕ НАЧАЛОСЬ СТАНОВЛЕНИЕ Ивана Нестерова как геолога? Поступление в Свердловский горный институт на специальность «геология рудных полезных ископаемых» в 1949 году, как утверждает Иван Иванович, было связано прежде всего с тем, что его мечта поступить в Военно-морской институт в Ленинграде натолкнулась на финансовые возможности семьи. Отец настаивал найти вуз поближе в Свердловске. Вспомнил Иван про тот кружок, где выдавали булочки, и про свой первый геологический опыт. Так и выбрал Иван Нестеров свою жизненную дорогу. В горном институте он знакомится с женщиной своей судьбы – Евгенией Игоревной Богословской, учившейся в одной с ним группе, ставшей его спутницей на всю последующую жизнь. В 2003 году они отпраздновали Золотую свадьбу.

– Сначала учился на рудника, рассказывает Нестеров. – Специальность считалась престижной. Но как раз в те годы я много общался с преподавателем палеонтологии. Эта женщина убедила меня в том, что главное в камне – не красота, а польза. В результате на третьем курсе я решил переводиться на нефтяное отделение, которое в начале 50-х годов только появилось в институте. Оно было совсем не популярно. Бытовало мнение: нефть – черная, грязная, неинтересная, лишенная блеска. Она не вдохновляла уральских геологов, которые привыкли в минералах наблюдать всю таблицу Менделеева. На нефтяное отделение переводили отстающих студентов.

– Вы им были?

– Нет, я претендовал на красный диплом. В студенческие годы даже был начальником геологической партии. Кстати, благодаря этому впервые увидел Юрия Эрвье (дело было в городе Коркино Челябинской области). Я не оставлял попыток перевестись на нефтяное отделение. И мне повезло: однажды просто пришел к заместителю ректора (или, как говорят теперь, проректору) с заявлением о переводе, а он спросил, троечник ли я. Получив утвердительный ответ, подписал не глядя. Кстати, красный диплом я все-таки получил.

ПО ПРИМЕРУ СТАРШЕГО брата станут геологами брат и сестры. Свердловский горный институт закончил брат Ивана – Анатолий Иванович. Как полевой геолог, он работал в Ростове-на-Дону, обосновывал фундаменты зданий на сыпучих песках, участвовал в строительстве завода атомного оборудования. Свердловский горный институт закончила и сестра – Ираида Ивановна, которая работала впоследствии над обоснованием баз данных в Институте угля. Разработчиком стала другая сестра Ивана Ивановича – Нина Ивановна, закончившая в 1969 году Тюменский индустриальный институт. Она принадлежит к отряду первых выпускников ТИИ, работала геологом в Шаиме.

Со второго курса института Иван увлеченно занимался научной работой и выбрал специализацию «нефтяная геология». После окончания института он остался на кафедре разведки нефтяных и газовых месторождений, а в 1954 году поступил в аспирантуру Свердловского горного института и начал постоянно выезжать на полевые работы в Омскую область, Казахстан. В 1955 году он стал начальником геологоразведочной партии ВНИГРИ. И с окончанием работы над кандидатской диссертацией, которую защитил в 1958 году и посвятил проблемам нефтегазоносности южной части Западной Сибири, включая и Среднее Приобье, принял решение переехать на работу в Томский филиал ВНИГРИ. Руководителем отдела нефти и газа института стал легендарный впоследствии геолог Н.Н. Ростовцев, в его отделе Нестеров заведовал сектором геологии западных районов Западной Сибири. Им вскоре вместе пришлось начинать работу и в Тюмени.

Вторая половина 50-х годов – время усиленного внимания к Западной Сибири, к поиску в Тюменской области нефтяных и газовых месторождений. В Тюмени образуется филиал Новосибирского института, затем, преобразованный в самостоятельный, – институт «ЗапСибНИГНИ», куда на работу приглашаются ведущие ученые. С этого времени судьба Ивана Нестерова оказывается тесно связанной с судьбой Тюменского края.

ОКОНЧИВ ИНСТИТУТ, начал работать и сразу «попал в струю». Я поддерживал гипотезу о существовании нефтегазоносных залежей в Западной Сибири. Хотя в 50-е годы хватало ее противников. Но в Тюмени за нас был первый секретарь обкома партии Борис Щербина. В те годы я возглавлял сектор геологии «ЗапСибНИГНИ». Поэтому Борис Евдокимович каждую неделю звонил мне или вызывал к себе для отчета. Мы с ним говорили о путях развития Тюменской области. Помню, как однажды в 1968 году он спросил меня, увлекаюсь ли я фантастикой и могу ли рассказать что-то невероятное о геологических перспективах. Действительно, тогда как раз просматривался новый горизонт. И я ответил, что прогнозные запасы нефти в регионе – гигантские, просто научно-фантастические.

– Какие крупные открытия вам особо запомнились?

– В памяти отложился момент, когда в 1968 году на участке в Салыме неожиданно был получен фонтан нефти. Скважина давала 700 тонн в сутки – этого никто не предполагал. Мы с моими друзьями, Фарманом Салмановым и Аркадием Тяном, поспорили, откуда идет нефть. Я настаивал – из глин, они – из пласта, находящегося выше. Тогда Фарман Салманов, который был начальником экспедиции, пошел на смелый научный эксперимент. Он терял время, жертвовал планом по бурению, возводимым тогда в абсолют, но отдал приказ через каждые десять метров проходки проводить весь комплекс исследовательских работ. Нигде в мире подобная технология не практиковалась. К счастью, пытливость была вознаграждена: когда прошли ачимовские песчаники, глинистая баженовская свита дала фонтан в 700 тонн нефти. Таких в мире тогда не знали. Средними считались объемы в две-три тонны. Это стало открытием и в нашей стране, и за ее пределами.

– Вам предлагали работать за границей?

– Крупные нефтяные компании и раньше, и теперь приглашают меня к себе. Но я не хочу уезжать. Для меня понятие Родина – не пустой звук. Хотя многое за границей (скажем, в США) мне нравится. Например, там очень доброжелательные люди. Хорошо помню свою первую командировку в Америку. Вообще-то мне довелось побывать более чем в пятидесяти странах мира, но эта поездка особенно запомнилась. Нас с коллегами разместили в домах, принимающих семей. Этому предшествовала курьезная история: в Советском Союзе нам дали деньги на гостиницу, а точнее, на самый дешевый вариант – за семь долларов в сутки. Уже оказавшись в США, мы узнали, что даже бюджетный отель обошелся бы примерно в сотню долларов. Тот вариант, который подыскали для нас, это гостиница для собак. Американцы были в ужасе и срочно расселили нас по принимающим семьям. Так вот, местные жители были очень дружелюбны. Они относились к нам с нескрываемым любопытством. Соседи заглядывали каждый день, чтобы посмотреть на русских. В ресторанчиках, когда официанты узнавали откуда мы, заказывали музыкантам «Катюшу». Даже один таксист предложил нам бесплатный проезд. В обмен он потребовал согласие на то, чтобы написать на машине «Я возил русских по Сан-Франциско». Кстати, потом нам доводилось встречаться. Благодаря такой рекламе таксист смог заработать примерно в десять раз больше.

И это не единственный подобный случай в моей жизни. Чувствовать себя героем рекламы мне тоже приходилось. Однажды один из проректоров сказал: «У нас есть бренд «Тюменский нефтегазовый университет», а есть бренд «Нестеров». И я не вижу в этих словах ничего дурного. Ученых-«брендов» должно быть как можно больше. Нам их не хватает.

– Почему ученых-«брендов» мало?

ТАЛАНТЛИВЫЕ РЕБЯТА ЕСТЬ. Их немного – как правило, три-четыре человека из 150 выпускников. Хотя, если судить по временам моего студенчества, вывод получается неутешительный: те, кто тогда считался неуспевающим, теперь ходили бы в отличниках. Я почти тридцать лет возглавляю кафедру и могу судить о том, что уровень требований значительно снизился. На мой взгляд, сейчас все студенты – за редким исключением – неуспевающие. Хотя это не только их вина. Немалая ответственность лежит на образовательной системе. Например, в Тюмени практически ликвидирована лабораторная база. Но даже в этих условиях талантливые студенты способны стать хорошими учеными. Это возможно в том случае, если у них есть потенциал выйти за традиционные общенаучные рамки вплоть до разработки концепций, противоречащих догмам. На мой взгляд, одна из главных задач «папуасов» (так я называю профессорско-преподавательский состав) – воспитание в подопечных стремления к поиску новых нестандартных решений. Жаль, что среди талантливых ребят лишь единицы остаются в науке. И проблема кроется в плохом финансировании.

– Что же удерживает тех, кто остается?

– Сделать из молодого человека ученого можно, если всерьез увлечешь его какой-то узкой исследовательской областью. Например, мой «резерв» – это сорок человек. С ними я занимаюсь с четвертого класса. Часть ребят уже давно получили собственные темы, которые увлеченно разрабатывают несколько лет. Из них выйдут узкоспециализированные нефтяники и геологи. Сейчас в российской университетской науке взяли курс на укрупнение и обобщение. Я же сторонник узконаправленного образования. В науке так: чем раньше найдешь свою тему, тем больше шансов на успех. Начинать с третьего курса всерьез заниматься исследованиями со студентами бессмысленно – это слишком поздно. А вот школьники, поступившие в вуз со сформировавшимися научными интересами, самые перспективные. Когда я выдаю темы своим подопечным, то говорю им, что в этой области они будут разбираться лучше всех в мире.

– Ожидания оправдываются?

– Мы с моей студенткой Лидой Семочкиной оказались первыми в мире обладателями знаний по бальнеологическим свойствам западно-сибирской нефти. Раньше считалось, что лечебными свойствами обладает только сырье с Нафталанского месторождения в Азербайджане. Эту нефть в немного переработанном виде за границей продают в аптеках. Стоимость одного барреля – более 500 тысяч долларов. А месторождения с такой нефтью есть и в ХМАО, и в ЯНАО. Другая цель – разработать новый вид экологически чистого топлива. Этот вопрос тоже решают школьники, с которыми я занимаюсь.

ЕЩЕ ОДНО УСПЕШНОЕ ОТКРЫТИЕ моего подопечного: мы со студентом Пашей Смирновым выяснили, что на тюменском Севере гигантские запасы диатомитов. В регионе их больше, чем во всем мире – примерно 500 триллионов тонн. Из них 100 миллиардов выходит на поверхность в пределах Ямала. Это аморфный кварц, остатки раковин, растений. С поверхности их можно снимать бульдозером. В дальнейшем диатомиты превращают в строительные материалы, хрусталь, оконное стекло, солнечный кремний. Стройматериалы из диатомита толщиной всего двенадцать сантиметров могут выдерживать температуры от +70 до –70.

– Вы считаете, что это скоро произойдет?

– В монопромышленных поселениях ХМАО и ЯНАО все вращается вокруг нефти и газа, а запасы имеют свойство истощаться. Хотя на Ямале ресурсная проблема стоит не так остро, как в Югре. Газа с уже открытых месторождений хватит еще минимум на 50-70 лет, даже если мы станем добывать до триллиона голубого топлива в год. До 1990 года было «подготовлено» более 47 триллионов кубометров газа. На сегодняшний день извлечено лишь около 14 триллионов. Кроме того, у ученых в «заначке» еще 700 триллионов кубометров газа, растворенного в подземных водах. Мы готовы предложить технологии, позволяющие извлечь его. Тогда ЯНАО будет обеспечен газом еще на сотни лет.

С югрой ситуация сложнее. Варварский подход губит богатства. Например, в начале 90-х годов в Тюменской области в год в среднем добывали 120 миллионов тонн нефти. В прошлом году показатели в целом по России составили 494 миллиона тонн. Мы приблизились к тому, что получали в СССР. Казалось бы, все хорошо. Но если про-анализировать капитализацию нефтяных компаний, становится ясно, что она не выросла – несмотря на увеличение объемов добычи почти в четыре раза. Что это значит? За копейки сменив штуцер на скважине на элемент большего диаметра, недропользователи резко увеличивают дебит. Добыча растет, а месторождение губится. В результате использования подобных методов страна уже потеряла примерно 15 миллиардов тонн нефти. Решать проблему нужно на государственном уровне. Для этого требуется обновление отраслевой законодательной базы. Но многие ресурсы мы уже безвозвратно погубили. Хотя на брошенных месторождениях – еще более 50 процентов недобытого сырья, не менее пяти миллиардов тонн нефти. Но до них трудно добраться не только в геологическом, но и в административном плане.

– Почему?

В СТРАНЕ НЕТ СВОБОДНЫХ СРЕДСТВ. Именно поэтому следует использовать брошенные скважины, а не только бурить новые. В нашем регионе насчитывается 70 тысяч законсервированных и простаивающих скважин. На них необходимо создавать полигоны. Кстати, это предложение поддержали и президент, и премьер-министр, и губернатор ХМАО, и недропользователи. Но сейчас наша проблема – рядовые чиновники, не допускающие внедрения технологии и «торпедирующие» решение. Им свой карман ближе к телу. Так, например, я получил лицензию на участок для проведения исследований по разработке новой промышленной технологии. Но «Росимущество» чинит препятствия. Спонсоры проекта заплатили за лицензию Федеральному агентству по недропользованию. Но чиновники из «Рос-имущества» тоже требуют деньги, объясняя это тем, что скважина числится у них на балансе. «Нас не интересует ваша нефть, платите», – заявляют мне. Выкупать участок во второй раз – это абсурд. Тем более, как выяснилось позже, на балансе «Росимущества» этой скважины нет. Я докажу, что можно получить нефть там, где, казалось бы, нет предпосылок для ее образования. На «забракованных» участках есть ресурсы, и они извлекаемы.

– Другие геологи разделяют вашу позицию?

– Мне пришлось двадцать лет доказывать, что в глинах есть нефть. Раньше считалось, что одно – антипод другого. Но сегодня уже 92 открытых месторождения доказывают обратное. Тем не менее многие геологи до сих пор не признают этот факт. Я же утверждаю, что самые большие дебиты в мире будут получены из глин. Одна такая скважина дала пять тысяч кубометров в сутки. А ведь на сегодняшний день рентабельными считаются участки, приносящие десять кубометров в сутки. Выходит, что одна «глинистая» способна заменить 500 обычных скважин. Я уверен, что в будущем откроют месторождения, дающие фонтанирующий приток дебитом 700 кубометров в сутки. Сейчас извлекается лишь 30 процентов нефти из пласта. С помощью новой методики добычу можно поднять до 90 процентов. Технология лабораторно разработана.

ДАЖЕ ДВЕРЬ, ВЕДУЩАЯ В ЕГО КАБИНЕТ, уникальна: единственная в России, сделана из керна с глубины трех тысяч метров. Академик Нестеров недавно признан почетным гражданином Тюмени, он – легендарная личность современности и поэтому вполне достоин в ТюмГНГУ кабинета-музея геологии и истории создания Тюменского нефтегазового комплекса: Иван Иванович Нестеров участвовал в открытии почти всех нефтяных и газовых месторождений Западной Сибири.

– Вы родились первого января. Как обычно празднуете свой день рождения?

– Вот здесь. В рабочем кресле. Последние пятьдесят лет я всегда провожу свой отпуск на работе. И все праздники. Работа сейчас – самый лучший вид отдыха.

– В чем секрет Вашей работоспособности?

КАК ПРАВИЛО, люди с перспективным мышлением живут очень долго, так как основой жизни является мозг человека. Если он постоянно работает – и ночью, и днем, – то человек живет долго. Как только он перестает думать над чем-то, сразу начинает терять годы своей жизни.

– В чем же тогда особенность людей с перспективным мышлением?

– Нужно мгновенно переключаться с одной темы на другую. Сегодня я занимаюсь геологией, завтра – медициной. Через десять минут после нашего разговора я действительно буду заниматься медициной по излечению раковых опухолей. С помощью тех физических процессов, которые являются общими и для человека, и для нефти, и для других полезных ископаемых.

– Что общего у рака и нефти?

– Нефть – это продукт отмерших организмов. Раковая опухоль – это тоже отмирание организма. Как только клетка погибает, она начинает жить другой жизнью. Допустим, в здоровом живом организме, будь то растение или человек, эффектов, к примеру, неспаренных электронов вокруг ядер углерода нет. Это проверено многими опытами. Но когда клетка отмирает, в ней появляется новый вид энергии – так называемая скиповая энергия, она есть только у больных людей. За счет этой энергии образуется нефть, за счет этой энергии и образуются раковые опухоли.

– Как относятся медики к Вашей теории?

– Часто беседую с медиками, ведущими онкологами, и они против этого не возражают, но говорят, что этот процесс еще не изучен.Мы пытаемся создать специальный томограф для ранней диагностики раковых опухолей, но не можем найти инвесторов в этот проект.

– Но прорыв возможен?

– Я думаю, что нет. Программ хороших много, но они не финансируются. К примеру, когда-то мы работали над проектом нового вида скоростного бурения. Создали уникальную буровую установку, в которой нет ни одной вращающейся части, но скорость вращения бесконечна. Так называемый электрогидравлический удар. Сейчас долото вертится на «хвосте» пяти километров труб под землей: представляете, вся эта махина вращается! В новой установке на конце долота ставятся специальные стержни, по которым пропускается ток, и между этими стержнями искра бегает, примерно как на гирляндах елочных. Скорость проходки по бетону такой установки – метр в минуту. Как по маслу идет!

В РОССИИ И В ДРУГИХ СТРАНАХ отказались от проекта, хотя он сверхперспективный. Но для того, чтобы его внедрить, нужно ликвидировать все заводы по выпуску буровых станков в мире. А это значит, что количество безработных на планете вырастет. Так что великие открытия тоже необходимо совершать таким образом, чтобы не затронуть жизнь людей. Внедрять постепенно, чтобы люди привыкли, и сопровождать социальными мерами, чтобы не было безработицы.

– То есть в параллель с геологией вам необходимо заниматься еще и социологией?

– Безусловно. На сегодня в Западной Сибири построили десятки городов, но все это монопромышленные поселения. Они связаны только с нефтью и газом. Кончатся ресурсы – и все. Если основной вид продукции падает даже на 30 процентов, безработица подпрыгнет на 70 процентов. И есть уже такие поселения на сегодняшний день. На Ямале – рабочий поселок Газ-сале. Было 5000 населения, сейчас осталось 3000. Среди них 70 процентов безработных. Лангепас – почти весь город без работы, его сохранили в качестве вахтового поселка, будут самолетами вывозить оттуда рабочих на месторождения. Но это не выход. Под угрозой Ноябрьск – там показатели упали: они добывали 30 миллионов тонн нефти, в прошлом году добыли только 15 миллионов тонн. Идет падение добычи. Неизвестно, что будет с населением.

Мы геологи, способны всех, независимо от количества жителей, обеспечить работой. Вместо 50 миллионов тонн нефти, которые будет добывать наша область в 20-х – 30-х годах, мы, геологи, можем дать стране 750 миллионов тонн, если прислушаются к нашим технологиям, которые не требуют капитальных затрат и на порядок дешевле, чем классические.

Смена политического мышления в руководстве страны привела к обвальному падению экономики, в том числе и в области недропользования. В конце 1994 года был ликвидирован концерн «Тюменьгеология». Это не было связано с потенциалом недр региона, а только с политической недальновидностью властей. Так в одночасье рухнул геологический гигант, в котором трудилось более 96 тысяч человек и который обеспечивал СССР и затем Россию нефтью и газом и спас от полного банкротства страну. Тучи финансового голода начали сгущаться и над нашим институтом. Нужно было принимать срочные меры по защите коллектива от разорения. Но в результате всех переговоров с зарубежными фирмами разного профиля напрашивался только один вывод: все хотят только вывести из России ее природные ресурсы и при этом не делать капитальных вложений в развитие экономики страны.

НЕЗАВИСИМО ОТ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИТУАЦИЙ и организационных мероприятий потенциал любого нефтегазоносного комплекса определяется уровнем и степенью обоснованности научных идей по прогнозам нефтегазоносности этого региона. Главным в этих идеях является преодоление традиционного мышления. Правильность нового мышления проверяется практикой, а значимость его – экономическими последствиями. В книге Ф.К.Салманова написано: «Нам много раз казалось, что у нас кончается нефть. Но кончалась не нефть. Кончались идеи».

– Меня часто спрашивают, – говорит Нестеров, – почему именно геология, и что было бы, если бы я стал заниматься другой наукой или не попал в науку вообще. Почему именно геология – ответ в моей биографии. А если бы я углубился в химию, физику или экономику, то на одного доктора стало бы больше там. Я считаю, что человек, который может чего-то добиться, сделает это в любой сфере деятельности. Если не геология, значит, были бы открытия в химии, физике, любых других науках. Не довелось бы мне попасть в науку, достиг бы верхов в карьере в любом другом роде занятий.

Я отношусь к поколению, которое было самым счастливым во всем мире. Мы жили и дали жизнь тем, кто существует и живет сейчас. Мы не успели участвовать в революции 1917-го года, поскольку еще не родились. Мы не успели участвовать в войне 1941-1945 годов, потому что нас не брали, хотя мы тоже были там, независимо от возраста, места жительства и национальности.

Нам удалось поесть черную икру в 50-ые годы, когда она еще стоила 50 копеек за килограмм. Мы помним времена, когда незнакомые люди здоровались и улыбались друг другу. Вдоволь поели мяса и хлеба до продовольственной программы Брежнева. Мы достаточно попили хорошего вина до известного указа Горбачева. Мы много любили до появления СПИДа. Мы не предаем и не убиваем друзей.

Наше поколение гордится страной, которая была великой державой мира. Мы помним песни о радости, дружбе и любви. Мы – сыны единой, неделимой, многонациональной России.

Здесь, на Тюменской земле, И.И. Нестеров окончательно сформировался как ученый-геолог, здесь нашли подтверждение на практике его научные идеи, свидетельство чему – открытие месторождений нефти и газа. В 1966 году Иван Иванович стал доктором геолого-минералогических наук, два года спустя – профессором, в 1976 году – членом-корреспондентом Академии наук СССР. Его научный багаж составляют более 400 научных работ. И.И. Нестеров удостоен многих правительственных наград: он лауреат Ленинской премии (1970г.), лауреат премии Правительства Российской Федерации (1996г.), лауреат премии академика И.М. Губкина (1978г.) и других. Заслуженный геолог РСФСР, Почетный разведчик недр Мингео СССР, Нестеров награжден орденами и медалями.

По его стопам пошли и двое из троих детей. Старшая дочь Галина – горный инженер, кандидат технических наук. Сын Иван (Иван Иванович Нестеров-младший) тоже геолог, является заведующим сектором в Сибирском научно-аналитическом центре Тюмени. Внук Ивана Ивановича (сын старшей дочери Галины) Сергей окончил Уральскую горно-геологическую академию, работает в ней аспирантом.

ВОТ ТАК И ИДУТ ПО ЖИЗНИ геологи Нестеровы. Иван Иванович постоянно в работе: он является генеральным директором научно-исследовательского института геологии и природных ресурсов, заместителем директора Института геологии нефти и газа Сибирского отделения РАН, заведующим кафедрой нефти и газа ТюмГНГУ. Как и прежде, большую часть времени он проводит в командировках и любит повторять строки: «Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути»…