|
В ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ дед и его дочери тщательно скрывали свое происхождение, – рассказывает Анатолий Пашук. – Говорили, что ведут род из ямщиков. И я долгое время в это верил. Мне рассказывали, как мой прапрадед, Никифор Захарович, с сыновьями ездил в Китай. Как они попали в пургу и испытали в пути немало приключений. Ходит легенда: когда стали разбирать старые ворота (а их раньше строили навека – столбы обшивали с четырех сторон досками, над ними делали крышу), оказалось, что они под завязку набиты китайским чаем. Уже истлевшим. Вероятно, Никифор Захарович запасся впрок и по старости забыл о запасе… Я помню двухэтажный дом моего прадеда, Василия Никифоровича. Он стоял на углу улиц Казанской и Татарской (сейчас Садовая). Около дома был просторный двор с конюшнями. От раскулачивания прадеда спасло то, что с лошадьми управлялись не наемные работники, а его сыновья. Однажды я надумал сфотографировать родовое гнездо Нахратовых. Приехал. Но дом уже кто-то сжег… А тут тетушки мои разоткровенничались. Признались, что мы… из купцов. Столько лет хранили тайну!
Теперь Анатолий Григорьевич припоминает случай из далекого детства. Тетка водила его в музей и, показывая на картину, говорила: «Вот твоя прабабушка идет, а вот дом твоего прадеда». На картине было написано: «Купчиха Нахратова»...
Деду Анатолия Пашука, Ивану Васильевичу, тоже довелось ездить в Китай. Но с приходом новой власти торговое дело пришлось забыть. Иван Нахратов, с малых лет привыкший к лошадям и очень любивший этих умных животных, устроился заведующим конебазой на ДОК «Красный Октябрь». С конями он легко управлялся. А вот гвоздь в забор забить, чтобы по пальцу не стукнуть, никак не мог…
– По отцу мой дед, Степан Дмитриевич, из самоходов, – продолжает рассказ Анатолий Григорьевич. – Во время столыпинской реформы он вместе с братом пришел в Сибирь из Беларуси. В семье Пашуков было семь братовей и три сестры. С родителями – двенадцать человек. Жили небедно, имели семь гектаров земли. Но что такое эти гектары на огромную семью? Поэтому два брата и отправились осваивать другие земли. Около Тюмени растерялись. Старший брат пошел дальше – в глубь Сибири, а Степан остался под Екатеринбургом в Гаревском районе. Там он раскорчевал от леса шесть гектаров земли, сделал пашню. Не нравилось ему только одно: на новом месте было мало выпасов. Вскоре его призвали на войну – Первую мировую. Он был в Петрограде, когда произошла революция, слышал Ленина…
ПО ВОЗВРАЩЕНИИ Степан Пашук решил сняться с места. Откуда-то прослышал, что на севере от Тюмени, в Кондинском районе, есть хорошие земли. В начале двадцатых годов он помог поставить там дом некоему Зуеву. А сам неподалеку срубил себе баню. И по снегу перевез семью. В бане Пашуки прожили всю зиму. Весной построили дом. Деревня поначалу называлась Зуево. Потом кто-то переименовал ее в Луговую.
– Кстати, – замечает Анатолий Григорьевич, – в Западной Беларуси есть деревня Пашуки. Там наша фамилия распространена…
Его дед больше никогда не менял местожительства. Укоренился на югорской земле. Возделывал пашню. Разводил скотину. С началом коллективизации был вынужден вступить в колхоз. На домашнем столе от этого харчей не прибыло. Но рядом было озеро, полное рыбы. Оно и выручало. Однажды поехал Степан Пашук в поселок Нахрачи. Провалился в наледи, замочил ноги, отчего заболел и вскоре умер.
Кстати, смотрите, какое любопытное совпадение. Поездка в Нахрачи стала причиной смерти Степана Дмитриевича. А род его продолжился, когда сын Григорий женился на девушке по фамилии Нахратова.
Родители Анатолия познакомились незадолго до Великой Отечественной войны. Зоя Нахратова после окончания Тюменского педучилища приехала учительствовать в село Красный Яр Кондинского района. Там же преподавал и Григорий Пашук. Сложилась пара. В феврале 1941-го родился сын. Молодого отца вскоре забрали на фронт. Война отняла его у семьи, как выяснилось потом, навсегда. Нет, он не погиб… Был ранен. Лежал в махачкалинском госпитале. И там встретил другую женщину. Своего отца Анатолий видел всего один раз, когда он был проездом в Тюмени. Зоя Ивановна больше не выходила замуж. Растила сына одна.
– Школа, где работала мама, стояла в лесу, – вспоминает Анатолий Григорьевич. – Ученики на уроках, посматривая в окно, вскрикивали: «Вон там рябчик сел! И вон там!» Во время перемены ухитрялись дичь стрелять. А меня, дошкольника, научили вязать сети. Связал я себе маленькую сеточку. Утром ребята из интерната меня разбудили, говорят: «Иди, там в твою сеть рыба попалась!» Выхожу, а они туда сухой рыбы натолкали… Время голодное было. Мы каждой рыбешке радовались. А если подстрелят зайца, то совсем праздник.
В 1946-м Зоя Ивановна вернулась с сыном в Тюмень. Детство Анатолия Пашука прошло на Подгорной улице в дедовском доме. В школе он угодил в класс переростков, где училось форменное хулиганье. Время от времени милиционеры выдергивали горе-ученичков прямо с уроков. Одного забрали за то, что воровал пиво с пивзавода. Другого осудили за попытку изнасилования. Одноклассники в школе бросались друг на друга с остро отточенными сапожными ножами. Курили не таясь.
– В конце концов нашу учительницу разбил паралич, – констатирует рассказчик. – А многие ребята угодили в тюрьмы. Мать потом оторвала меня от этой шпаны, перевела в другую школу.
А он – безотцовщина! Считал себя свободным, потому что некому было его приструнить. В тринадцать лет нанялся в «Заготзерно» делать противопожарную полосу возле складов. Заработал денег. И купил ружье-берданку! Мать как узнала, места перестала себе находить. Но поплакала-поплакала, а потом (что делать!) стала покупать сыну охотничью литературу. За домами на Подгорной проходила железная дорога, за ней, подальше, начинались болота. Там охотились на зайцев, а в сторону Бабарынки ходили за утками. Стрелять Анатолий учился сам. С каким азартом он бегал за ушастыми зверьками! Конечно, и с осечками намучился, и руки себе порохом обжигал. Но освоил все же охотничью науку. Потом купил добротное трофейное ружье. И в старших классах уже приносил домой добычу. Школа жизни научила добиваться своего.
ОХОТА ПРИВЕЛА ПАРНЯ в таксидермический кружок Василия Кукена в Тюменский пединститут. Анатолий научился делать чучела животных и птиц. Занятие увлекало. А в школе ему хорошо давалась математика. Учительница даже советовала Зое Ивановне отдать сына на математический. Но в представлении Пашука математик был учителем, который проверяет тетрадки. Поэтому после школы он не знал куда податься. Ни в одно учебное заведение поступать не хотелось. И Анатолий махнул в Мурманск, где стал моряком. Однако мореманил он недолго. Вскоре вернулся домой.
Работу тогда найти было нелегко. По великому блату Пашука устроили в гортоп катать бревна на пилораме. Но едва он освоил эту нехитрую профессию, пришла повестка из военкомата. Снова сын попрощался с матерью и уехал служить Родине.
Солдатскую лямку тянул в ГДР. Был радиоразведчиком. За высоким забором парню, привыкшему к свободе, пришлось маршировать три с половиной года – задержал на службе кризис в Карибском море.
– Когда это началось, в радиоэфире стояла мертвая тишина, потому что любую учебную тревогу и в США, и в СССР могли принять за боевую и нажать на ядерную кнопку, – вспоминает Анатолий Григорьевич. – Какой же жуткой казалась эта тишина. Чувствовалось, что война может начаться в любой момент. А мы практически безоружные.
ОДНАКО ОСТАЛИСЬ ОТ СЛУЖБЫ на чужбине и теплые воспоминания. Однажды солдатиков повезли на экскурсию в Дрезденскую картинную галерею. Нерадивого армейца, самовольщика Пашука, решили не брать. «Еще чего!» – подумал нарушитель дисциплины и нырнул в кузов машины под лавку (когда обстоятельства требовали, охотник мог прикинуться зайцем).
– В галерее меня поразила Сикстинская мадонна Рафаэля. Просто по сердцу полоснула, – с восторгом делится Анатолий Григорьевич. – После этого в армейской библиотеке я бросился на поиски книг по искусству. Попалась мне «Итальянская живопись эпохи Возрождения» Стендаля. И я окунулся. Там же по книгам познакомился с философией. И вот сейчас думаю: если бы не та поездка, я б, наверное, всю жизнь бревна катал на пилораме…
Между тем после демобилизации Анатолий Пашук не сразу задумался об образовании. Сначала устроился работать в литейный цех на завод «Строймаш» и почти год таскал ведрами горячий чугун. Наконец, когда почувствовал безысходность и четко осознал, что все это ему надоело, решил: надо учиться! На ум почему-то пришел мединститут. Пашук подал документы, стал готовиться к поступлению…
– Я не знал куда идти. Но понимал, что куда-то надо, – объясняет Анатолий Григорьевич. – Раньше же как? Куда ни пойдешь, всюду счастье найдешь. Вот и сунулся в мединститут. На собеседовании меня спросили: «Почему вы решили поступать в наш вуз?» И я задумался: «Действительно, почему?»
Словом, медицину он отмел. Спустя некоторое время заглянул на огонек в институт к Кукену. Тот послушал парня, посмотрел на него внимательно и пригласил на биолого-географический факультет. Пока Пашук размышлял, к таксидермисту ворвались студенты и стали наперебой рассказывать о поездке в Крым, где они побывали на практике.
– А мне путешествовать во как хотелось! – признается рассказчик. – И я подал документы.
Поступил. О чем ни разу не пожалел. Учился играючи. Ездил в разные экспедиции. После первого курса отправился с ихтиологами на Гыданский полуостров. Там провел все лето, и даже на занятия опоздал. Радовался потом, что вообще живым выбрался. Воздушного сообщения с полуостровом не было. Навигация заканчивалась. Пашук возвращался в родные пенаты с последним караваном судов. Устроился матросом (благо – дело привычное!) и двенадцать суток болтался в штормах. Но добрался! Капитан даже распорядился выплатить ему зарплату.
Он старался дышать полной грудью. Жить так, чтобы каждый день запоминался. После второго курса снова собрался в путь. По договоренности со всесоюзным аэрогеологическим трестом уехал в Якутию. На четыре месяца. Даже экзамены на осень перенес. Ребята посоветовали Пашуку прихватить с собой фотоаппарат. Он взял «Зенит» – с кафедры. Снимал все: якутскую природу, медведей, глухарей… Потом, когда смотрел готовые фотографии, сам удивлялся –надо же, получились отличные снимки! И не раздумывая поменял ружье на объектив.
ПАШУК С ГОЛОВОЙ УШЕЛ В ФОТОГРАФИЮ, также как когда-то в охотничье дело. В институте организовал фотокружок. Начинал как с берданкой – с полного отсутствия умений и навыков. А незадолго до получения диплома уже точно знал, чем хочет в жизни заниматься. К тому времени он начал публиковаться в «Тюменской правде» и «Тюменском комсомольце». Писал к своим снимкам тексты. Говорит, жизнь заставила.
– Приношу я снимок, на котором птичка. К нему нужна текстовка. Просто так газета не берется публиковать, – пускается в пояснения Анатолий Григорьевич. – Я пытался передать журналистам свои чувства от общения с живой природой. А сами они пишут совсем не то, что мне хочется. Вот и взялся за ручку. А у меня, как говорила школьная учительница математики, пространственное мышление хорошо развито. В сочинении текстов это, оказывается, немаловажно. Помогает из массы слов создать гармоничный материал.
– А в школе сочинения вам удавались? – интересуюсь.
– До десятого класса писал их на двойки и тройки, – честно отвечает собеседник. – Даже на осень оставался. А в десятый проскочил только потому, что наизусть выучил статью Ленина о партийной литературе. Как сейчас помню, «литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного – единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса». И вот что удивительно: в выпускном классе я вдруг стал писать сочинения на четыре и пять. На госэкзаменах получил пятерку!
Полученный в институте диплом обязывал Пашука потрудиться где-нибудь в глубинке. Анатолий попросился в Армизонский район. «Хотелось, – сообщает, – пофотографировать птичек». О том, что пернатых водится там немало, знал не понаслышке – после третьего курса был в районе на практике. И «припал к нему», как сам говорит.
Год он проработал там учителем (смотрите-ка, тоже ведь могла сложиться династия). А потом вернулся в город. Ноги привели в «Тюменский комсомолец». Здесь Пашуку были рады. Сразу взяли в штат. А он этому как-то не очень обрадовался. Другой бы ликовал! А этот отработал три года, только чтобы стать членом Союза журналистов. Думал, корочки дадут ему право быть свободным фоторепортером. Ошибался…
– Свобода всегда меня манила, – откровенничает Анатолий Григорьевич. – Я полагал, что смогу самостоятельно зарабатывать деньги, не числясь нигде, как это делают художники, писатели. Но оказалось, Союз журналистов по статусу не творческая организация, а сообщество работающих в средствах массовой информации людей.
ПЕРЕБОРОТЬ СЕБЯ Пашук не мог. С детства жил без догляду. Никто не стоял над ним с ремнем, никто не должен был стоять над ним и с приказом. Отработав три года в «Тюменском комсомольце», решил перейти в «Тюменскую правду». Там ему тоже предложили ставку, но пишущего журналиста. Фотокоры в штате не числились. Между делом Анатолию Григорьевичу сообщили, что корреспондент должен иногда «свежить» газету, то есть читать ее от корки до корки перед отправкой в печать. Пашук задумался. Поглощать все, особенно передовицы первой полосы, он совершенно не хотел. В голове промелькнуло упрямое: «Никто мне не указ!»
– Устроился по договору, чтобы свободно выбирать себе темы, – сообщает он. – И все нормально шло, пока однажды в мой текст не внесли ошибочную правку. А ошибка-то вышла за моей фамилией! Тогда я плюнул...
И перешел в Дом народного творчества, где организовал любительский фотоклуб. Но публиковаться не перестал и в «Тюменской правде», и в «Тюменском комсомольце». Его снимки выходили в журналах «Вокруг света», «Юный натуралист». Пашук делал передвижные выставки, ездил с ними по Ямалу. Будучи членом всероссийского фотоклуба «Кадр», участвовал в международных, союзных и республиканских выставках, публиковался в зарубежных фотографических журналах. Награды? Не без них. В 1979 году на Международном фестивале фотоискусства в Голландии Пашук завоевал золотую медаль. В 1986-м за лучший репортаж года получил премию журнала «Вокруг света».
Победы эти заслуженные. Чтобы добыть уникальный снимок, Анатолий Григорьевич готов был отправиться на конец света. Собственно, туда он и стремился все время.
Однажды, в 1976 году, Пашук вздумал проверить температуру воды в Северном Ледовитом океане. В составе фольклорной экспедиции он находился на полуострове Ямал. Поработал хорошо (золотую медаль получил как раз за один из сделанных тогда снимков). Однако пора было и честь знать. И тут, надо же, случилась непогода! Экспедиция застряла на студеном берегу на неделю. Словом, делать было нечего…
– Лето. Температура воздуха плюс девять. До места купания надо пройти метров двести по щиколотку в ледяной воде, – похохатывая рассказывает смельчак. – Я прошел… Окунулся… И вылетел, как пробка!
ОКОНЧИВ ИНСТИТУТ и устроившись на работу в газету, Пашук рассчитывал писать материалы в защиту природы. Но в «Тюменской правде» ему дали подписать бумагу о неразглашении государственной тайны, касающейся техногенного воздействия человека на нашу «матушку». Между тем в «нефтянке», со слов Анатолия Григорьевича, тогда немало нарушений было. Писать об этом было нельзя. Потому что «отдельные перегибы на местах» ничего не значили в сравнении с той пользой, которую приносило освоение Севера Родине. Попытался было Пашук написать позитивный материал про поселок Светлый, который гремел по всей стране, потому что там строили дома прямо среди леса. Да неудачно припомнил в тексте Якутию, где «ходят» дюны, и жилые строения засыпает под самую крышу песком.
– В ЛИТО – организации, которая занималась цензурой, – посчитали, что об этом говорить не стоит. То есть сразу по шапке дали, – сетует Анатолий Григорьевич. – Что мне оставалось? Писать красивые зарисовочки о природе. Выбирать пришлось между живой природой и «железом». Конечно, я выбрал первое.
Дом народного творчества пришелся Пашуку по нраву. Люди там обитали бескорыстные, работали по зову сердца. И тема у фоторепортера появилась яркая – народная самодеятельность. Ну, а поскольку ДНТ распространял свое влияние на всю Тюменскую область, у азартного охотника за классными кадрами появилась замечательная возможность часто бывать на Севере, который всегда его манил.
– Однажды я вел съемку в ямальской школе, – продолжает вспоминать Анатолий Григорьевич. – Девчушка-ненка писала мелом на доске. Я попросил ее вывести что-нибудь на своем языке. Она растерялась. А учительница объяснила, что уроки ненецкого отменили. Я тогда подумал: словно народ отменили! Решил: надо торопиться, фиксировать мгновения этой жизни, описывать народные обычаи. Потом поближе познакомился с северянами, узнал, насколько мудро устроены их взаимоотношения с природой. И проникся к этим людям большой симпатией.
Довольно часто приходилось Пашуку встречаться с народными умельцами. Можно было бы сказать, что фотографировал он мастеров и писал о них по долгу службы в Доме народного творчества. Но это не так (попробуй заставь его, прикажи ему, укажи!). Репортер делал свое дело по зову неравнодушного сердца.
Однажды он приехал в Ханты-Мансийск на выставку изделий самобытных северных мастеров и остановился, как вкопанный, у работ Геннадия Хатарганова. Очень уж они отличались от всех остальных.
– И так захотелось мне у него в гостях побывать! – восклицает Пашук. – Всеми правдами-неправдами нашел такую возможность.
Жил Хатарганов в ямальском поселке Питляр, куда только летом, и то один раз в десять дней, можно было по Оби добраться теплоходом. Тюменский фотомастер не боялся трудностей и умел добиваться своего. В Союзе журналистов Анатолий Григорьевич выпросил командировку. Почти на два месяца! «Хитрую», как он сам ее называет. Договорился, что суточные ему выдавать не будут, а дорогу оплатят. В Союзе условия приняли, и Пашук отправился в гости.
– Прибыл к Гене и ужаснулся, – повествует Анатолий Григорьевич. – Живет в каком-то аварийном доме, в полуподвале. Трое детей. Работает плотником в бригаде алкоголиков. А сам-то не пьет! Заработок невысокий. Я его спросил: «Гена, а где бы ты хотел трудиться?» «В школе, – отвечает, – кочегаром».
ПАШУК, ЕСТЕСТВЕННО, НАПИСАЛ О НЕМ. Тепло и щедро. Заметки о северном художнике напечатали в областных газетах, в журнале «Вокруг света». Тюменские коллеги Анатолия, восхищенные талантом Хатарганова, собрали публикации и отправили председателю Ямальского окружного исполкома. Тот сам приехал в Питляр, чтобы собственными глазами посмотреть на то, как живет мастер. После этого визита Геннадию Хатарганову дали хорошую квартиру, решился и вопрос с достойной работой.
– Через некоторое время на тюменском телевидении появился документальный фильм о Гене, – добавляет Пашук. – И стал он известным человеком.
Анатолий Григорьевич не скрывает, что ушел из Дома народного творчества, потому что фотоклуб стал ему в тягость. Снова потянуло на волю. Что тут поделаешь? Чем этого «волка» не корми, все равно трудовую домой тащит.
Пашук выпаливает с жаром:
– Ну не представлял я себе такой жизни – сидеть на ставке! Привык крутиться!
Между тем в советские годы безработных творческих личностей легко могли записать в тунеядцы. Была даже специальная статья в уголовном кодексе РСФСР – 209-я. Чтобы «самый гуманный суд в мире» не привлек его к ответственности, свободолюбивый фотокор устроился в художественный фонд. Зачислили Анатолия Григорьевича оформителем. Без зарплаты. Зарабатывал он гонорарами. Материалы и снимки у мастера брали охотно.
Можно сказать, работа сама его находила. Вот и Средне-Уральское книжное издательство вовремя подоспело с заказом. Задумали там выпустить серию книг о заповедниках и заказниках Тюменской области. А кто у нас ради живой природы от нефтяных вышек отказался? Пашук! Ему и карты в руки.
– Я успел написать только о пяти заповедных местах. Они вышли одной книжкой, – разводит руками ценитель свободы. – Потом сменилась власть. Наступили непростые времена. Не до природы стало.
Вольный стрелок вынужден был и техникой обеспечивать себя самостоятельно. В 80-х он приобрел «Никон» – профессиональную камеру с мощным и дорогущим объективом. Стоило ему это удовольствие примерно столько же, сколько «Жигули». Кстати, автомобиля у Пашука никогда не было.
Жизнь, однако, заставляет иногда жертвовать свободой. В 1991 году Анатолий Григорьевич по какой-то нужде забежал в редакцию «Тюменских известий». Да так и остался там, поскольку как раз сидел без работы. Потом на его место пришел сын Олег. А отец, едва появилась возможность оформиться предпринимателем без образования юридического лица, опять ушел в свободное плавание.
ПРОШЛО СЕМЬ ЛЕТ, и Анатолий Пашук снова попал в штатное расписание. На этот раз в графу «редактор отдела иллюстраций» журнала «Югра». До 2008-го он жил между Тюменью и Ханты-Мансийском. Теперь говорит, что для него это была самая интересная работа.
– Я чувствовал себя свободным, – уверяет. – Сам искал темы и выбирал командировки. Сам снимал и писал. Такой образ жизни был как раз по мне.
– Недавно вспомнил историю из детства, – улыбается Пашук. – Мне пять лет. Деревня Красный Яр. Ближе к лесу живут ханты. Сижу дома один. Мать еще не вернулась с работы. В избе темно, электричества нет. Неуютно, одним словом. А в те годы среди детей ходила страшилка. Рассказывалась она таким ровным тихим голосом: «Встретился как-то мужик в лесу с медведем, отрубил ему лапу и притащил домой. Ночью стучится к нему в дверь медведь и говорит (тут рассказчик вскрикивал так, чтобы напугать слушателя): «Отдай мою лапу!» Не обошла эта страшилка стороной и меня. В тот вечер, когда я куковал дома один, кто-то мне сказал, что ханты убили медведя, и у них праздник. После этого, до прихода мамы, я трясся от страха. Думал, что убитый медведь придет ко мне искать свою лапу…
Тогда, конечно, маленький Толя не предполагал, что пройдет много лет, и он первый из журналистов опишет запрещенный советской властью хантыйский Медвежий праздник.
А дело было так. Посоветовали Пашуку съездить в поселок Кышик – уж больно красивые поделки мастерили местные ребятишки. Анатолий Григорьевич, разумеется, сразу кофр на плечо – и в путь. Успел в самый раз к Медвежьим игрищам, которые, как языческий обряд, были тогда под запретом. Ханты соблюдали народную традицию втихаря.
– Ночью тайком уходили за десять километров от поселка, проводили праздник и утром возвращались, чтобы выйти на работу. И так от четырех до пяти суток, в зависимости от того, какого пола добытый медведь, – на правах посвященного излагает Пашук.
ТОГДА НА ОХОТНИЧЬЕ ТОРЖЕСТВО его не пустили. Время еще не пришло. Но суть праздника рассказали. Анатолий Григорьевич потом поделился знаниями с коллегами из журнала «Юность». У них глаза загорелись. «Пиши, – говорят, – небольшую заметку. Опубликуем». Пашук склонился над подоконником (дело происходило в московском Доме журналистов) и коротко обрисовал древний обряд северян.
– Спустя некоторое время позвонили ребята из «Юности», поинтересовались, все ли у меня нормально, – вспоминает фотомастер. –Оказывается, в Москву из администрации Ханты-Мансийска пришла «телега», в которой чиновники упрекали редакцию. Мол, мы боремся с пережитками прошлого, а вы публикуете материалы про языческие праздники.
А вот Анатолий Григорьевич, когда описывал национальный обряд, сумел увидеть в нем рациональное зерно.
– Ханты часто встречаются в лесу с медведем. Побежишь от зверя – он точно тебя прибьет, потому что инстинктивно бросится догонять добычу, – рассуждает он. – А если остановишься и будешь глядя ему в глаза спокойно и ровно что-то говорить, то, может быть, уйдет не тронув. Бывали такие случаи. Мне рассказывали, как старик, столк-нувшись с медведем, начал его уговаривать: «Опомнись, мы с твоим братом на одном празднике гуляли». На Медвежьих игрищах ханты разговаривают с медведем, словно моделируют возможную встречу.
Когда Анатолий Пашук работал в журнале «Югра», ему приходилось много писать про коренных северян.
– Постепенно они стали меня за своего принимать. Даже женщины в щечку целовали, – замечает он.
Пашуку по-прежнему хотелось попасть на Медвежий праздник, чтобы собственными глазами увидеть народную церемонию. В то время запрет с игрищ сняли. Языческий обряд оказался живучее Советской власти. Мечта фоторепортера сбылась в 2000-ом году. Анатолия Григорьевича пригласили на праздник жители села Ломбовож Березовского района.
– Сам по себе праздник интересный, театральный, – делится увиденным Пашук. – Ханты наряжаются в разных персонажей, высмеивают человеческие недостатки: пьянство, лень. Ну, вот эпизод: снимаю происходящее. Ко мне приближается ряженый в женщину мужик. В руках у него сверток, изображающий младенца. Протягивает он мне этот сверток. А я отталкиваю, потому что мужик слишком близко к объективу подошел, резкость не наводится. Народ вокруг умирает со смеху. Оказывается, приезжал к ним когда-то фотограф, на документы всех снимал. И кому-то сделал ребенка...
МНОГОЕ В ФОТОГРАФИИ ИЗМЕНИЛОСЬ за последнее время. Техника, скачущая в будущее семимильными прыжками, потеснила старые аппараты. На смену им пришла «цифра». Анатолий Григорьевич уверяет, что без сожаления перешел на «цифровик». В конце концов, главное не то, какая техника в руках, а то, в каких руках находится эта техника, считает он.
– Мне важно фотографией передать какой-то момент, движение. Состояния природы, которое я увидел и захотел показать другим, –говорит Пашук. – Фотография – это ведь остановившееся мгновение. Я люблю фотографировать зверушек и птичек. Кстати, в английском языке понятия «стрелять» и «фотографировать» обозначаются одним словом. То есть фотографирование – это еще и охота. А охочусь я с детства. С азартом!
– Вы и сына Олега заинтересовали фотографией, – замечаю.
– Я его не заинтересовывал, – отрицает Анатолий Григорьевич. – Просто он видел, что я влюблен в свое дело, что мне интересно жить. Олега я не учил. Основы он получал в фотокружке. Мой младший Никита тоже одно время увлекался фотографией. И даже в пятом классе опубликовался в «Тюменских ведомостях». Потом ходил за мной по пятам и все спрашивал: «Где гонорар?» Я дал ему двадцать пять рублей, хотя в редакции за снимки заплатили только восемнадцать. «Это все?» – спросил сын. И у него пропал интерес. Потом он поступил на экономический факультет.
А Олег унаследовал мой азарт. За интересным мгновением готов ехать и в тайгу, и в тундру, и даже в горы карабкаться. Помню, как он браво, с тяжелым кофром через плечо, взбирался на гору Рай-Из Полярного Урала. Мы были в Харпе на фестивале туристов и путешественников, и Олег вполне мог ограничиться видовыми снимками у подножья горы. «Не знаю, как ты, а я пойду», – сказал он мне, запрокинув голову вверх.
В прошлом году жена, дети и внуки Анатолия Пашука издали к юбилею фотомастера книгу с его снимками и зарисовками. Это подарок главе большой семьи в благодарность за то, что научил «слышать и видеть живой мир рядом с нами».
Книга так и называется – «Рядом с нами». О чем она? О ком? Отправляйтесь в лес, поезжайте в горы, посидите на берегу реки, загляните в небо, и вы найдете ответы. Она о том, что нас окружает, а мы в мелкой ежедневной суете почти не замечаем.
«Согласитесь, синее небо без парящего в нем орла, ястреба и сокола выглядит пустынным». Вот не удержалась и процитировала Пашука. Потому что эти строчки как раз о том самом: о ничтожности наших сует и великой задаче природы – наполнять этот мир смыслом, избавляя его от пустоты.
В БИБЛИОГРАФИИ АНАТОЛИЯ ПАШУКА числятся фотоальбом «Лоси спешат домой» и три книги: «Встречи с природой», «Таежными тропами», «В глухарином краю». «Рядом с нами» – четвертая. Элегантное издание на хорошей лощеной бумаге, небольшого, удобного для открытой ладони, формата. Отборные фотографии, точное, емкое слово автора – доброжелательного наблюдателя.
«Четыре беличьих лапки оставляют на снегу рисунок очень похожий на след подковы. Подкова на счастье. Кому? Кунице, соболю, удачливому охотнику? А может, мне – человеку с фотоаппаратом?» – короткий комментарий к снимку, в котором скрыта история самого Пашука.
«Увлечение фотоохотой позволяло охотиться круглый год, а не в сроки, строго отведенные правилами, – пишет в своей новой книге Анатолий Григорьевич. – Вначале я фотографировал исключительно природу, да и по сей день делаю это с наибольшим удовольствием. Но жизнь распорядилась так, что стал профессиональным фоторепортером, а съемка живой природы осталась моим увлечением, или хобби как сейчас говорят».
Теперь Анатолий Пашук редко бывает в городе. В квартире чувствует себя, как зверь в клетке. Поэтому обитает в деревне Чегановой, где у него есть дом, просторный двор и собственная поляна вместо картофельного поля.
– Я не ощущаю себя оторванным от жизни, – заверяет он. – Сейчас есть Интернет, спутниковое телевидение. Они мне в помощь. В 2008-ом году мне захотелось отойти от дел. Но до сих пор у меня время от времени просят снимки. Достаю их из готового архива. Но с фотокамерой, конечно, не расстаюсь. Продолжаю подсматривать за природой.
       
|
