|
|
ЕЩЕ НЕ ОСТЫЛИ ПЕЧИ в сожженных войною домах деревень русского Севера, еще страшно было выйти за околицу – поля стояли заминированными, а жизнь в их небольшом селе потихоньку возрождалась. Привычную, неспокойную тишину будили звуки пилы, топора; повеселели голоса, в основном женские; мужчин на все про все – два деда и три фронтовика-инвалида. Командовали молодые вдовы. Галина мама по складу характера – совсем не руководитель, зато исполнитель – каких не найти. На колхозной ферме она пропадала с рассвета до полуночи, прибегала домой, чтобы взглянуть, как справляется с хозяйством маленькая дочка. Откроет дверь, присядет на несколько минут, смежит веки, Галина замрет, дышать боится, и вот уже мама вскочила, быстро-быстро печку затопила, как волчок туда-сюда: «А ты, доча, приготовь тетрадки, я посмотрю, как сделала уроки».
Никогда не ворчала, не ругала за «тройку», не порицала, если девочка чего-то не успела. И никогда не жаловалась на судьбу. Только однажды горько, отчаянно, ни к кому не обращаясь, как бы оберегая ребенка от своих тяжких дум, словно на исповеди, сказала: «Если бы Петя наш был жив, все, наверное, у нас было иначе».
Петра Николаевича, Галиного отца, на фронт не взяли из-за серьезной, полученной в детстве, травмы ноги. Да и возраст у него был солидный – к пятидесяти. С Нюсей, так называл он жену, встретился, устроившись на ферму кочегаром. Застенчивая молчаливая доярка обратила внимание на симпатичного, заметно прихрамывающего, внешне очень аккуратного человека и, как сейчас говорит Галина Яковлева, «два одиночества нашли друг друга, родили дочку, да вот только пожить не успели – война, голод…»
Отца не стало, когда девочке не исполнилось и полугода. Как выживала деревенская женщина с младенцем на руках – это отдельная история…
Жизнь, как чаша: что в нее нальешь, то и выпьешь. Собственно, по этой поговорке, скорее всего не зная о ее существовании, сумели выстроить свою послевоенную жизнь скромные деревенские мать и дочка. Одна без устали трудилась на ферме, и за себя и за «моего Петю», другая усердно занималась в школе. После занятий, легко и весело преодолев четыре километра до дома, бралась за хозяйство, потом на колхозное поле – убирать лен. Ох, и трудное это занятие: тягали волоком, растирали, после этого собирали в бабурки, это такие снопы, ставили по десять штук с одной и другой стороны, ждали, пока высохнут, сортировали и после всех, чаще всего неподъемных для детского возраста процедур, этот лен уже взрослые отвозили в Великие Луки…
Кажется, на этом можно закончить дневные дела. Сверстницы расходятся по домам, а Галя – бегом на ферму, помочь маме убрать навоз. Не остановится, пока пальцы не онемеют. Отложит вилы, к забору привалится и тихонько повторяет заданное на завтра стихотворение. Память у нее была замечательная. Два-три раза выразительно прочитает и достаточно.
В ЭТИХ КАЖДОДНЕВНЫХ нелегких буднях случились поражающее детское воображение события. 27 сентября, в день Сдвижения – есть такая народная примета – Галя с подружками, несмотря на заверения старших не ходить в лес, а то можно и не вернуться, отправились с лукошками и воочию наблюдали за змеиными свадьбами. Зрелище неописуемое: живые разноцветные, разнокалиберные клубки выделывали такие кульбиты, каких не воссоздать самому искусному танцору.
Неброская северная природа лучше всяких учебников наполняла детские души впечатлениями, эмоциями, учила наблюдать, размышлять, воспитывала доброту. И заряжала энергией, без чего бы детский организм просто-напросто не выдержал непосильных физических нагрузок.
Однажды, как всегда поздно вечером, мама возвратилась с фермы, прошла в комнатку их убогой избушки, сняла сырые валенки… Дочка и мать научились давно в молчании чувствовать себя спокойно и комфортно. Но в тот вечер девочка заговорила первой:
– Мама, завтра ты на ферму не пойдешь.
– Как?
– Все, не пойдешь. С завтрашнего дня на твое место выхожу я…
Никаких объяснений не последовало. На следующее утро Галина приняла группу коров, через неделю чувствовала себя настоящей хозяйкой на мамином участке. Больше всего боялась чего-то недоделать, что-то сделать не так, как положено. Будет сбой в работе – маме не начислят трудодни. Слава Богу, за все время, пока несла эту ответственную вахту, не получила ни одного замечания. Наоборот – благодарности, поощрения.
Самая настоящая паника поднялась в коллективе, когда Галя надумала ехать в город, чтобы осуществить хрустальную мечту детства – выучиться на детского врача. Провожали маленькую труженицу не скрывая слез. И дружно жалели, что не успела она получить заслуженной награды, хотя бы медали… Ничего, все впереди. Когда становится слишком темно, можно увидеть звезды. Галя верила, что если даже и не станет врачом, все равно будет счастливым человеком.
«Не ной, не плачь, не говори лишнего. Терпи!». «Лучшая подружка – твоя подушка». Сегодня мамины наказы Галина Петровна Яковлева вспоминает с доброй иронией. Хотя ей, так сложилась жизнь, так распорядилась Судьба, не пришлось много учиться, а выпало трудиться за десятерых и больше. Природное чувство юмора, неизменная любовь к чтению помогают в любых жизненных обстоятельствах.
Скажете, ткачиха, вечно у станка, работяга, какой с нее спрос… Она же легко общается в кругу партийных функционеров, находит общий язык с писателями, артистами, без всякой кичливости, без напоминаний о заслугах и славе, легко поддержит разговор на любую сложную тему или вдруг вспомнит что-то из прочитанного: «Женщина, конечно, умнее мужчины. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая потеряла бы голову только от того, что у мужчины красивые ноги?» Смеется как веселая студентка. Фаина Раневская, автор этого афористичного высказывания, близка ей по духу. Что у них общего? По-моему, великое терпение и великое мужество жить, преодолевая, казалось бы, непреодолимые преграды.
ДЕСЯТОГО ОКТЯБРЯ 1989 года ее смена, как и положено, началась спокойно: пряжу подали вовремя. Станки проверены, работают исправно. В обеденный перерыв Галина успела купить соли для закваски капусты и килограмма три своих любимых яблок «Антоновка». Возьмет в руки и сразу в памяти рассказы Бунина, свое далекое детство, когда гурьбой уходили в лес, а там ягод полно, какие только есть на белом свете: морошка, голубика, клюква, черника, костяника. Такими богатыми были их северные болота, что под Старой Русой у «Антоновки» почти тот же сладкий сказочный аромат…
Смена закончилась в 16-00, до отчетно-выборного собрания оставалось около двух часов. Галина сбегала в профком, выслушала какие-то житейские сетования подруги, успела прочитать страниц двадцать нового романа. Потом «заседаловка» – скорее бы домой. В троллейбусе ощутила тяжесть в груди и непонятный необъяснимый гнет. Три года как нет мамы, в памяти ее похожий на стон голос: «Галя, дочка, куда же ты собралась, наши птицы туда не летают, а ты не боишься!» Так отреагировала мама, когда дочь заявила, что едет в Тюмень. Вся родня тогда дружно отговаривала, просили остаться, она – ни в какую: там стройки, там жизнь, там моя судьба…
Вышла из троллейбуса, ощутив вдруг неподъемность тяжелой сумки. Это она, привыкшая за смену с места на место по тыще килограммов тягать на руках, а тут какая-то сумочка. Подхватила ее и тут – как электрический ток, как рывок в бездну и осколки, осколки зеркала: мама развешивает белье, потом садится на землю, хотя рядом скамейка, и тоненьким, незнакомым голоском: «Галю! Доченька! Петя приснился, зовет меня к себе, а я ему, погоди немного, Галя подрастет и встретимся…»
Выпускной вечер в ТВВИКУ, ее сыновья такие торжественные. Младший ведет ее под руку. Старший – рядом с отцом. Оркестр играет «Прощание славянки». И вот уже она в самолете. Летит на Сахалин, к ребятам на службу. Так далеко – впервые в жизни, страшно смотреть в иллюминатор – горы, тайга, океан.
Слышит голос космонавта Георгия Берегового:
– Хочу выразить свое восхищение этой красивой женщине из Тюмени. Разрешите поцеловать вашу руку. Не прячьте, только такие руки и нужно целовать…
Узкая, ухабистая дорога, бегут ее мальчишки, их не может догнать отец. Надо их остановить, позвать… Больше ничего, черная тишина.
И вдруг совершенно отчетливо слышит женский голос:
– Куда положить больную? Мест нет.
Решительный мужской:
– Сюда давайте. Умер пациент. Кровать освободилась.
И до нее доходит: случилась беда. Теряя сознание, преодолевая нечеловеческую боль, успела произнести:
– Пожалуйста, не надо на эту кровать. Я – человек суеверный…
КОГДА В БОЛЬНИЦУ прибежит Иван Васильевич Яковлев, потерявший от потрясения дар слова, медперсонал узнает, что лежащая без сознания «суеверная» женщина – не кто иной, как гордость Тюменской области, единственная на весь Советский Союз гребнечесальщица Герой Соцтруда, лауреат Госпремии, депутат Верховного Совета СССР.
Создатели культового сериала «Скорая помощь», узнав историю мужествнной борьбы за жизнь простой русской женщины, наверняка отложили бы в сторону все сценарии и взялись бы за фильм о силе духа, о женском терпении и выносливости. Не зря же тюменский писатель Константин Лагунов несколько раз настойчиво просил Галину Яковлеву помочь в создании книги о ней. Она вроде и не возражала, но все отодвигала на потом. «Потом может и не быть. В запасе у меня мало времени». Эти слова писателя часто вспоминает Галина Петровна, испытывая чувство вины. Так и не успела поведать писателю и миру, через какие муки, страдания способен пройти человек, не растеряв при этом ничего святого. И о том еще, как умеет нести свой крест, терпеть и верить жертвенная любящая душа. И все-таки несколько фрагментов недописанной повести дошли до нас. Вот один из них.
«Начальник гребнечесального цеха недолюбливал Яковлеву: ни себе, ни людям покою. Сперва надумала полтора годовалых плана в год, теперь взяла пятилетку – за два с половиной года. Подавай ей сырье, сокращай сроки ремонта оборудования, перекраивай обкатанную технологию! А во имя чего? От ее рекордов ему никакого навара: план-то все равно «горит». Когда Яковлева сказала начальнику о своем замысле, тот ничем не выдал свои мысли. Глубинно кашлянув, сказал: «Надумала – переходи».
Четырнадцатый цех едва ли не самый большой на комбинате. Тут все из бетона: пол, потолок, стены. Когда включаются все 330 машин, цех наполняется таким громовым рокотом, что рабочие, щадя голосовые связки, предпочитают объясняться мимикой и жестами. Яковлева привыкла к духоте, к бесконечному мельтешению перед глазами разноцветных пушинок. С секундными интервалами включила отныне подопечные ей двенадцать «Текстимов». Медленно завращались 288 бобин, и 228 шерстяных «ручейков» заструились, сливаясь в двенадцать потоков, которым предстояло продраться сквозь густеющий частокол стальных гребешков, очиститься от мусора и пыли и бесконечно длинными кипенно-белыми косами, свернувшись в кольца, лечь в высокие металлические бочки – «тазы».
Камвольно-суконный комбинат по статусу принадлежит к предприятиям легкой промышленности. Но легкого тут – только выпускаемая продукция. Надо мгновенно заметить обрыв любого из двухсот восьмидесяти восьми «ручейков» и в ту же секнду вернуть ему движение. Не забывать периодически очищать от пуха то накладные, то круглые гребни. Вовремя убирать и оттаскивать наполненные тазы, подставляя взамен порожние. А потом одна за другой начнут оголяться основы бобин, и надо будет менять все 288. Почти любая из названных операций требует не только опыта, ловкости и проворства, но и силы. Глядя, как Галина Петровна левой рукой приподнимает накладной гребень, не подумаешь, что он весит двенадцать килограммов. А глаза в это время цепко и неотрывно следят за вращением бобин. Уши ловят малейший сбой в ритмичном четком перестуке двенадцати машин нового, первого и единственного в стране «сверхтипа» Галины Яковлевой.
В день рождения этого уникального сверхтипа главный инженер комбината жестко выговорил начальнику чесального производства за то, что позволил Яковлевой начать эксперимент, а тот напустился на начальника цеха. Почему? А потому, что едва получив огласку, почин Яковлевой привлечет к себе внимание, непременно сыщутся последователи. Это поставит перед руководством комбината много новых, очень сложных проблем: обеспечение сырьем, выработка принципиально новой схемы смены артикулов, пересмотр норм оплаты… Если бы в первые дни работы на своем сверхтипе Яковлева провалила план, допустила брак, простои или поломки машин, одним махом прихлопнули бы эксперимент. Но на диво всем, ломая устоявшиеся в отрасли технологию и расчеты, Яковлева успешно справлялась с планом, и с качеством, и с другими показателями.
Когда она проработала на своем сверхтипе месяц и далее замалчивать эксперимент стало уже невозможно, начались «огни и воды»… Сперва без ее согласия в сверхтип подсунули тринадцатую машину. Потом с экспериментального участка забрали опытного наладчика, дав взамен новичка-неумеху. Затем квалифицированную напарницу ленточницу заменили ученицей. Не подвозили вовремя сырье, и Яковлева таскала бобины в охапке. Не хватало порожних тазов, и ей самой приходилось их переносить и опоражнивать.
Она любила свою работу, отдавала ей все силы и была счастлива, когда дело спорилось. Она верила: товарищи поддержат, подхватят почин. Но рабочие вдруг отвернулись от Яковлевой. «Ты гонишься за рекордом, а о нас подумала?».
НА КОМБИНАТЕ в женском коллективе было много разговоров о ее победах. Только те, кто бок о бок рядом с ней отрабатывали с великим усердием свои смены (не отстанем от подруги!), знали истинное положение дел. Они часто с изумлением наблюдали, как умеет Галина, расслабившись минут на десять, с невесть откуда появившейся силой вновь «запрячься» на семь-десять часов. Даже на глоток воды в эти часы времени не было: надо, надо, никто за меня ничего не сделает… Другие, меж тем, судачили: мол, приписывают, помогают и т.д.
Сколько душевных сил потратила Яковлева, чтобы своего любимого мужа сделать не просто союзником (на стройке он был таким же мастером, как и она, да и славы имел не меньше), но и защитником. Физической силы ей с детства не занимать, но как можно оставаться безучастным к доносившимся до нее кривотолкам о якобы особых условиях, в которые она поставлена. Не часто откровенничая с мужем, однажды все же решилась и выложила ему все свои женские тревоги, повинилась за то, что своей общественной работой, быть может, в какой–то мере заслоняет его заслуги и его победы. В самом деле, двух Яковлевых с одинаковой степенью славы просто быть не может.
Иван Васильевич выслушал жену спокойно, не комментировал ее исповедь. С того дня Галина стала замечать, как изменился муж. Чуть что: «Отдохни, я сам с сыновьями погуляю». Братья-погодки, сказать честно, долгое время маму видели редко. Вечера все больше проводили с отцом. Вернется она домой глубокой ночью, ужин (чаще – картошка или каша), завернутый в детскую шубку, хранит тепло. Дома все прибрано, все блестит…
У каждого на земле свои дороги, свои перекрестки. Когда двое понимают это, значит, понимают и другие, что искусство продлить жизнь заключается в том, чтобы не укорачивать ее.
В огромном, наполненном людьми грохочущем цехе женщина чувствовала себя страшно одинокой. Нет-нет, да и кольнет вдруг мыслишка: а надо ли? Еще неуемней, нетерпимей становилась душевная боль, когда смолкали моторы и мимо, не замечая, не глядя на нее, проходили люди – ее товарищи, побратимы по труду. Каждый прожитый день углублял, обострял кризис, и стало казаться, что дело зашло в безысходный трагический тупик. Но…
Однажды незадолго до конца смены Яковлева обернулась и встретилась глазами с молодой гребнечесальщицей Катей Новиковой.
– Можно мне попробовать?
Подошла Лида Махортова:
– А можно и мне?
И вот уже Лидия Махортова, Екатерина Новикова, Валентина Дедюрина стали работать по яковлевскому методу. Тронулся лед недоверия и неприязни. Раскололся о выдержку и мужество Яковлевой. День ото дня росло число гребнечесальщиц, перешедших на сверхтипы. За ними потянулись ленточницы, операторы, поммастера. И скоро уже в чесальном производстве 89 человек работало на сверхтипах. Втрое выросла производительность труда у последователй Галины Петровны.
В канун XXV съезда КПСС молодой коммунист Яковлева перешла на обслуживание шестнадцати машин и обязалась за десятую пятилетку выполнить три пятилетних плана.
Обязалась и сделала. И за то была награждена орденом Ленина…
В МАРТЕ 1979 ГОДА рабочие выдвинули Галину Петровну кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. В течение месяца каждый день встречалась она с избирателями. Если встреча проходила вечером, она работала на комбинате в первую смену. Если встреча состоялась днем, работала ночью. А когда поездка к избирателям занимала два-три дня, тогда Яковлева работала по две смены подряд. «Можно скорректировать план, – говорила она, – списать задолженность, но обязательства надо выполнять...»
Депутатское звание вместе с почетом принесло ей немало новых забот. То она налаживает торговлю в новом, третьем микрорайоне города, то выбивает квартиру многодетной учительнице, то хлопочет за обиженного старого геолога...
Она стала лауреатом Государственной премии СССР. Была делегатом XXVI съезда КПСС. В 1983 году ее вновь избрали депутатом Верховного Совета СССР. Пять лет (до декабря 1985-го) Галина Петровна являлась членом бюро областного комитета партии. От имени тружеников легкой промышленности СССР участвовала в международном форуме лучших представителей этой отрасли. В апреле 1985 года Яковлева заняла первое место на Всесоюзном конкурсе мастеров своей профессии. За четыре года и три месяца одиннадцатой пятилетки Галина Петровна выполнила девять годовых норм. За оставшиеся до открытия XXVII съезда КПСС десять месяцев выполнила еще два с половиной годовых задания!
Яковлева – единственная гребнечесалыцица на КСК, работавшая на сверхтипе из шестнадцати машин. За смену через ее руки проходит ни много ни мало – 34 тонны!
Время, проведенное на всевозможных заседаниях, Яковлева по-прежнему «отрабатывает», хотя по закону оно и зачисляется ей в рабочее. Если днем она заседает на бюро или на пленуме обкома партии, то непременно выйдет на работу в ночную смену. Как и бывало, нередко работала по две смены подряд.
Теперь к себе Галина Петровна относится еще требовательней, еще взыскательней и пуще всего на свете дорожит высоким и гордым званием РАБОЧИЙ.
В ТОМ ПОИСТИНЕ ФАТАЛЬНОМ СЛУЧАЕ шансов просто выжить, тем более ходить, затем жить и полноценно трудиться, из ста было не более пяти процентов. Галина, муж Иван, их друзья, коллектив врачей – все стали полноправными участниками драмы, в которую статисты просто-напросто не вписывались. Да их и не было, статистов. Рядом с попавшим в беду человеком не было равнодушных, безучастных, маловеров – не было слабых духом людей: скажи, кто с тобой рядом, и я скажу, кто ты.
Когда-то захворавший Лев Николаевич Толстой (этот факт сильно взволновал меня в наивные студенческие годы) в своих дневниках написал, что хороша продолжительная болезнь – есть время подготовиться к смерти. Позже в своих дневниках его жена, Софья Андреевна, признается, что «живые гении, пока не сбросили с себя материальную оболочку и не перешли со своими произведениями в историю, созданы для того, чтобы своим существованием поглощать окружающее. К себе гений требовал ежеминутного внимания, капризничал как ребенок, заставлял страдать окружающих. Обстановка в доме была гнетущая».
Что позволено небожителям – грех для простого смертного. Придя в себя после нескольких тяжелейших операций, Галина Петровна приказала себе не стать обузой для мужа и детей. Терпеть! Жить! Верить!
Испытания следовали одно за другим. Год неподвижности. Организм отторгает аппарат Илизарова, отказывают печень, почки. Принимается рискованное решение: на восемь месяцев доктора заключают свою несгибаемо-мужественную больную в гипсовый «скафандр» – от плеч до щиколотки. Зрелище не для слабонервных. Теперь эта пышноволосая, молодая женщина может только стоять или лежать на спине.
«Статую» отправили домой на руки к мужу, лучшему в ту пору в Тюмени бригадиру строителей, оказавшемуся на долгое время сиделкой и при этом не оставившему своей основной работы. Вот кому надо было выдать в итоге диплом фельдшера! Да еще и с отличием.
Иван Васильевич скурпулезно выполнял все предписания медиков, все самые деликатные процедуры также были на нем. То, что брезгливо отметают от себя больничные санитарки, муж Галины Петровны делал спокойно, с улыбкой: «Ничего, пробъемся!»
Как только муж уходил на работу, Галина брала в руки костыли и – сантиметр за сантиметром – делала первые шаги. Ее слез, ее отчаянных стонов не слышал никто. И вот наступил час, когда она решительно заявила своему Ване, что едет с ним на дачу. У того глаза с колеса: «Ты сошла с ума?»
На улицу спускались больше часа. Как укладывают бревна, так устроил на заднем сиденье «Волги» свою героическую жену ее муж. И вот все дачное окружение созерцает нечто невообразимое: «инопланетянка» в белом скафандре передвигается по грядке с костылем в одной руке и с тяпкой – в другой. И не просто двигается, но и сметает на своем пути сорняки.
Когда сняли гипс, ноги у Галины были плоскими, как линейка. Зато мускулы, закаленные на камвольно-суконном комбинате в многокилометровых ежегодных «забегах», когда она выполняла по шестнадцать норм, когда поднимала тонны пряжи, – ее мускулы продолжали жить. У непривычного к труду человека в такой ситуации они отмерли бы в первые же месяцы после трагедии.
ПРОШЛИ ГОДЫ с того страшного дня, когда закончилась последняя трудовая смена многостаночницы Галины Яковлевой. С болью и сегодня она вспоминает тот трагический барьер, прервавший ее дорогу. Та катастрофа оборвала и учебу на заочном отделении юрфака. Ее близкие долго не могли смириться с тем, что Галина не подала в суд на водителя, сбившего ее на остановке. Посадить за решетку отца, у которого в ту пору был шестимесячный ребенок? Надо уметь прощать. Надо учиться прощать. Она это умеет.
В Тюмень к двоюродной сестре Галя приехала с надеждой, что обязательно поступит в медучилище. Когда и вторая попытка оказалась безрезультатной, девушка пошла работать на стройку. Затем перешла на КСК. Тогда слава о новом комбинате перешагнула за Урал: сюда ехали из Иваново, Подмосковья, много сельской молодежи осваивали специальности, незнакомые прежде. Галина преуспела, причем очень быстро, в профессии гребнечесальщицы. Вначале освоила работу на нескольких станках, потом взяла двенадцать, потом – шестнадцать. Это был всесоюзный рекорд. О ней писали газеты, журналы. И всегда – парадная сторона жизни. О трудностях – ни-ни…
А МЕЖДУ ТЕМ долго жили в общежитии. Наконец переехали в двухкомнатную «хрущевку» – ничего что с подселением. Галя, открытая душа, по-деревенски жалостливая, разрешала соседям пользоваться своим холодильником, часто отпускала соседку с мужем в кино и нянчилась с их ребенком. Когда к соседям приехали еще и родственники, стало хуже. Никакого порядка, грязь на кухне, все разбросано. И это при Галиной аккуратности.
Однажды возвращается с работы, а в их комнате все вверх дном, полнейший разор. Мальчишки ревут. Иван мрачнее тучи. Она – к соседке: что случилось? Та лепечет о пропаже каких-то золотых украшений.
– И ты свои безделушки искала у меня? – Чувствует в ногах ту же самую слабость, когда она упала на стройке и два месяца провалялась на койке. Набрала воздуха, посчитала до пяти и, выдохнув, тихо, но убедительно:
– Так, значит, я украла? Даю тебе три дня сроку. Если через три дня не найдете свою пропажу, я вас... И заруби себе на носу: своего не отдам и чужого никогда не возьму!
Через три дня подходит к двери соседей – там тишина, затаились как мыши. Постучала. Соседка выходит, потупленный взгляд: нашлась пропажа.
Никаких извинений. Дальше и вовсе разошлась. Насплетничала Ивану, что на КСК черт знает что творится, мужики с бабами после смены остаются, пьют-гуляют. Дома скандалы, Галя после смены задержится – Иван с кулаками.
К директору «гордость и слава» комбината пришла в слезах после очередного «воспитательного урока»:
– Что хотите, но помогите расселиться. Больше терпеть невозможно. Не хотите сами моих ребятишек воспитывать, дайте отдельную комнату, только без подселения.
– Сиди и жди! – распорядился начальник.
Директор с полчаса отсутствовал. Вернулся просветленный, попросил зайти вечером после смены. Домой Галя возвращалась с ордером на двухкомнатную квартиру.
А когда к ней пришла известность, когда имя, авторитет уже работали на нее, когда сама помогла многим тюменцам улучшить жилищные условия, определиться с трудоустройством, к ней на прием, как к депутату Верховного Совета СССР, пожаловали бывшие соседи.
Яковлева спокойно выслушала их. С детства научившись сочувствию, на этот раз за нытьем и жалобами в общем-то ничем не обделенных, здоровых, сытых людей она не увидела никакой трагедии. И добрых перемен, увы, в них не проглядывало. Галина честно сказала, что не станет за них хлопотать. Не потому, что не может. А потому, что просто не хочет. Случись у ее бывших соседей настоящее горе, скорее всего, дрогнуло бы ее доброе сердце. А тут… Словом, не простила. И спустя годы не жалеет об этом.
ИСПЫТАНИЯ СЛАВОЙ многие не выдерживают. Галина Яковлева всегда понимала, что у каждого на земле своя доля, свои вехи и пути. И свой набор высоты. Обязательно наступает миг, час, день, когда нужно не побояться заглянуть в будущее, чтобы без страха спокойно жить дальше. На собственном опыте она знает, что жизнь как природа: солнечно, радостно – следом тревоги, недобрые предчувствия. И снова – свет надежды. К ней и ее мужу он приходит вместе с успехами сыновей, внуков. Черная полоса – болезнь, инвалидность, 45-рублевое пособие. Инфаркт у Ивана Васильевича. И вот – настоящая радость: детский сад. Да, самый настоящий детский сад, организованный Галиной Петровной в их двухкомнатной квартире. И какой! Не по рассказам, а воочию наблюдала, как жили и развивались маленькие существа в доме тепла и ласки. Думала, как бы его назвать. «Семицветик», «Колокольчик»? Остановилась на «Курочке» (с греческого Галина – курица, надежная, незлобная, хлопотливая птица).
Пятнадцать лет плодотворно и весело жил этот детсадик в доме Яковлевых. Детей привозили ранним утром, забирали кто когда мог. Разные ребятишки. И неумехи, и ревы, и трусишки, и ласковые, как котята. По два-три годика всего, и каждый с характером. Двухлетняя малышка четко выговаривает фамилию российского президента, знает название нашей столицы и города на Неве, но вот кушать самостоятельно не умеет и горшка не признает, – а зачем, если есть памперсы? В одном все едины: это когда им баба Галя рассказывает сказки – замирают, не шелохнутся и готовы слушать, даже от еды отказываются, только бы сказка не кончалась.
Обед детей проходил как в пятизвездочном отеле. У каждого дитя свое постоянное место, красивые тарелочки, яркие салфетки, чашки. А какой золотистый куриный бульон, рядом с горкой риса аппетитная сосиска, ну а компот из свежих ягод – настоящая витаминная фантазия. Никакой болтовни за обедом – все чинно и благородно. Без нотаций и напоминаний ребятня покидает кухню и – в ванную комнату мыть руки. Да, такая гармония в отношениях между взрослым и малышами – тоже результат неустанного творческого труда.
Астрид Линдгрен, подарившая детям всего мира и нам, взрослым, своего доброго и веселого Карлсона, большую часть своего солидного состояния потратила на лучший в Европе онкологический госпиталь.
– Если бы у меня были лишние деньги, – как бы вторит знаменитой писательнице Галина Петровна, – я бы все потратила на своих и чужих детей. Сегодня им сложнее, чем раньше: за учебу – плати, за танцы – плати. И за спорт – тоже. А что дальше? Не было бы хуже…
В комнате рядом с потрясающе красивым портретом Галины, написанным тюменским художником Николаем Сидоровым, знаменитые «Незнакомка» и «Шоколадница». Скорее всего, рядом они оказались случайно. А смотрятся гармонично, как продолжение друг друга, добавляя пространству особого света. И чем-то неуловимо похожи эти картины: в глазах героинь необъяснимая грусть, в позах – достоинство и несуетность: «ты женщина, и этим ты права»…
Недавно Галина Петровна побывала в Москве на Всероссийском съезде «Трудовая доблесть России». Встретилась со своими коллегами-ткачихами из Иваново, Владимира, Костромы. Что рассказали друг другу? Больше о детях и внуках, о потерях, надеждах на лучшее и, разумеется, воспоминания, воспоминания о своей славной трудовой молодости.
ГАЛИНА ПЕТРОВНА умолчала о том, что ее камвольно-суконный комбинат утратил свою былую мощь. За бортом жизни оказались сотни работников, не дослуживших до пенсии. Опустели цеха. Замолчали станки, на которых можно было трудиться еще лет пятьдесят. Но Яковлева не хочет верить в худшее: не будет комбината – появятся (и появляются уже) швейные мастерские, домашние цеха по пошиву одежды, кружки творчества, экспериментальные лаборатории в колледжах, вузах. Такого быть не может, чтобы талантливый человек оказался за порогом жизни. Ее сегодняшние заботы – вырастить на даче добрый урожай, чтобы дети и внуки, друзья всю зиму получали овощи, варенье, разносолы не из магазина, а из большой родительской «корзины». На даче у Яковлевых до самых морозов цветут лилии, хризантемы, розы – «рабочая смена» прославленной ткачихи и знатного строителя продолжается.
Золотую свадьбу Яковлевы отпраздновали своей большой дружной семьей: сыновья с женами, их дети, родственники по материнской линии, подруги по работе… Внучка Галины Петровны, Светлана, с отличием закончившая нефтегазовый университет, с детства занимающаяся бальными танцами, преподнесла бабушке удивительный подарок – танец «Кармен-сюиту».
– Я смотрела его и как будто прочитала всю свою жизнь. Как и у Кармен, у меня было все: любовь, страдания. Знаю, что такое зависть людей, что такое, когда ты оказываешься на краю жизни… Вот только не знаю, как можно предать близкого. Счастлива, что моим детям, всем моим родным людям удалось, быть может, научиться гораздо большему, чем нам с Ваней. И все-таки наша жизнь состоялась – работали, жили в замечательной стране, сумели многое…
И это не пафосные слова. Все так и было.
       
|
