|
|
АВТОР ЭТИХ СТРОК РОДИЛСЯ В ПОСЛЕВОЕННОМ, ПОЛУВОЕННОМ И ХОЛОДНОМ ОМСКЕ В ФЕВРАЛЕ 1948 ГОДА. ЕЙ БОГУ, ПОМНЮ, КАК Я ПОЯВИЛСЯ НА СВЕТ – БЫЛО КАК-ТО ТЕМНО, И ТЕСНО И ВДРУГ – СВЕТ И ДРУГОЙ МИР, И ГОЛОСА. ВОЗМОЖНО ЭТО ДЕТСКИЕ ФАНТАЗИИ, НО ЛЕТ С ЧЕТЫРЕХ Я ТВЕРДО УВЕРОВАЛ, ЧТО БЫЛО ИМЕННО ТАК.
Мама моя с начала войны, девчонкой, стала работать на военном заводе – сначала подмастерьем, а потом подучилась и встала на пустой снарядный ящик к станку – токарем. Тогда много девчонок-недорослей точили снаряды для армии. Вот и она – всю войну. Подросла и стала точить без ящика. Спали иногда прямо у станка – все для фронта!
А отец… Когда его освободили американцы из немецкого плена в Норвегии в никелевых рудниках, он, конечно же, был «дважды шпионом» – в плену, да еще американцы освободили… В общем, сразу загремел в омскую тюрьму. Два года отсидел, криминала не нашли, определили расконвоированным на военный завод. Там мама и отец и познакомились.
Знаю, что какую-то роль в судьбе моего отца сыграл его брат, мой дядя Фрол. Отец еще сидел в омской тюрьме, и тут приезжает Фрол – личный водитель то ли Рокоссовского, то ли еще кого-то крупного – весь в орденах и медалях – боевой! Начальство тюрьмы, как всегда тыловое, тогда заискивало перед фронтовиками. Короче, отца расконвоировали. Сразу хочу заметить, до самых семидесятых отец должен был ежемесячно отмечаться в местном отделении КГБ, что еще не сбежал «шпион чей-то» к врагам – надо же как-то синештанным оправдывать свое существование (это для молодых, которые сегодня мало что знают о том времени). А в послевоенном Омске, как и везде в Союзе тогда, жизнь была полуголодной, и мама с отцом по вечерам клеили галоши, которые в воскресенье продавали на рынке. Может, благодаря этому приработку я и выжил. А мой старший брат, годом раньше моего рождения, – нет. Не вытянул на скудном питании.
В году пятидесятом из Омска наша семья переехала в Ялуторовск, там дядя Фрол построил дом, и все Зайцевы, кто уцелел, собрались под одной крышей. Там и прошло мое детство.
Детство в маленьком городке… Наверное, как в деревне. Тот же запах крапивы, те же лопухи в огороде и у дороги. Вечером мы пасли наших коров в пойме Тобола, и я смотрел на западные облака, и представлял себе свою будущую жизнь – что-то такое светлое, непонятное еще, но однозначно хорошее. Закатное небо на западе было красивым.
Школа запоминается по-разному. Давайте будем честными. Одни учителя – зануды и начетчики. Другие – люди, со своим добрым жизненным багажом. Первая моя учительница – Вера Афанасьевна – запомнилась тем, что когда я получил «двойку» в четверть по математике и не спал всю ночь. Она поставила мне тройку и сказала: «Ты выучишь!» И я выучил. Но математику до сих пор не понимаю…
Ах, этот пронзительный вкус детства. Это бесконечное лето. Однажды, сегодня уже можно об этом говорить, мой друг детства Витя Суровцев спер из музея в Ялуторовске старинное ружье–фузею XVII века. Ну и давай хвастать передо мной. Я ему: «Надо вернуть!» Он: «Да ты что, ни у кого такого нет!» В общем, я его уговорил. И он так же тихо, как умыкнул, эту фузею вернул. Не так давно я спросил у музейщиков: «Было?» «Было». Но мы так и не знаем, как это получилось. Но я-то знаю…
Вопрос, который постоянно звучит сегодня: кто был вашим кумиром, на кого вы равнялись. Для меня такого вопроса не возникало никогда. До определенного времени я просто не задумывался об этом. Давайте начнем с конца.
На кого нужно равняться сегодня?
Да на детского врача Рошаля, который пошел к заложникам в Беслане, рискуя жизнью. На те тысячи хирургов, которые спасают жизни малых и взрослых, делая операции каждый день, получая за это паскудную зарплату. На честных учителей, которые делают из многих наших тупых дитятей людей, пригодных для современной жизни. На честных ментов, ежегодно погибающих от рук человекоподобных уродов. На ребят-воинов, полегших за то, чтобы Россия наша не распалась окончательно на юге на обкуренные дремучие ханства.
Что нам суют с экрана, вы знаете. Сегодня молодых приучают равняться на тех, стриженых, с деньгами и без принципов. Это началось не сегодня. Еще лет пятнадцать назад девочки-старшеклассницы в провинции мечтали стать путанами. Потому что – деньги. Красивое слово «путана» с испанского переводится не очень красиво – «шлюха». Итак, все – в шлюхи? Но страна на этом жить не может. Стране нужны молодые интеллигентные кадры, ученые, врачи, инженеры, менеджеры не совкового пошиба…
Какое-то время назад мне привелось снимать фильм о железнодорожниках. И одна миниатюрная женщина, ну, килограммов пятьдесят весом, не больше, рассказала мне, что она всю войну работала на паровозе… кочегаром. То есть, идет паровоз, а она все кидает и кидает уголь в топку. Сначала из тендера перебросит, а потом в топку. За одну ходку сотни килограммов. А в ней весу-то всего пятьдесят. И если всероссийской шлюхе задать вопрос: кто твои лучшие друзья, она тут же, чуть дрогнув лошадиной челюстью, ответит: бриллианты. А наша скромная героиня просто скажет: лучшие друзья – это… друзья.
Мои кумиры – это простые люди, которые вытянули войну, преодолели послевоенную разруху, честно работали после, разработали тюменскую нефтянку и газ, и пашут честно на земле и сейчас. Все эти новомодные «гномы» с деньгами – это просто «гномы» с деньгами. Им бы не худо, прежде чем переться в храм, прочитать о том, как Господь поступил с ними в Содоме.
На простых и честных людях страна держится. Но о них сегодня вы мало что услышите. Разве что в новостях о пожарах.
Это только в серии ЖЗЛ – жизнь замечательных людей – все просто и ясно: сегодня он понял это, завтра – другое… В натуральной жизни так не бывает. Сначала что-то происходит, а потом ты начинаешь понимать, что же вообще произошло.
После школы я поехал в Питер. Попалась на глаза какая-то брошюрка о гидрометинституте, а там – планеры, полеты… Короче, поехал. Не поступил. Поступил на заочный. Учился-мучился шесть лет, переходя из заочного в очный (слова-то какие, только вдумайтесь).
Учеба на заочном дала мне возможность поездить по стране. На Камчатке я отбивался от одичавших собак, которые на моих глазах стащили с саней девочку, которую отец вез в больницу. Патронов было мало, а собак много. Девочку спасти не удалось.
О чем мы говорим? Об эпохе и о личности?
Мой гидрометинститут в моей жизни сначала не очень проявлялся. Это потом я понял, что не мое это призвание мерить какие-то расходы воды, которые никому в этом мире не будут нужны. Та же Камчатка, где собирались строить новый поселок после катастрофического цунами в середине шестидесятых… Ну, попрыгал ленинградский «ГИДРОПРОЕКТ» и завис. Новая идея появилась: не новый поселок устроить на Камчатке, а дамбу в Маркизовой луже, то есть Финском заливе, прямо у Питера. То, что они устроили, мы знаем.
Мы знаем, что сегодня, если сейша еще придет, то Питер все равно беззащитен.
Да ладно про Питер…
Хотя Питер дал мне, пожалуй, самое главное – понимание того, что есть я и что есть страна. Это сейчас в эпоху Интернета все всем доступно. Тогда, в начале семидесятых, провинция по уровню информированности на порядок отставала от столиц. И по уровню образования населения, и по уровню понимания происходящего. Я приехал в Питер в 1966 году, и сразу почувствовал себя чукчей – мои ленинградские сверстники знали то, о чем я не имел представления, я, – отличник в своей школе. Это был для меня хороший урок. До сих пор я учусь и учусь. И студентам своим говорю: надо учиться всю жизнь, потому что всегда есть люди, которые знают больше, чем ты.
О чем мы, собственно? Об эпохе и о личности?
В армии я запускал спутники на Плесецком космодроме. Вокруг тайга, минус сорок зимой и плюс тридцать летом. Да простят меня сегодняшние секретные люди – расскажу правду. Летом 1973 года я в составе откомандированной группы поехал получать очередной спутник на станцию Плесецк. Грузовая машина, металлическая тренога для установки изделия, лейтенант командует, я, старшина, и два бойца с автоматами охраны.
Ночью погрузили изделие и поехали на космодром. Рассвело. Дорога секретная. Тормозит нас через полчаса мужичок – подвезите, за грибами иду, что вам жалко? Да садись!
Потом бабка, потом – снова мужичок, потом – снова бабка. Короче, картина через час такая: полный кузов грибников, посредине спутник в брезенте, и все знают, что через пару недель – запуск секретного военного спутника. Россия, блин.
Я, наверное, единственный глупый в своем роде, кто решился посмотреть на запуск космической ракеты вблизи. Однажды я, будучи старшиной, остался заместителем дежурного по части. Во время запуска вся часть, кроме тех, кто непосредственно участвует в пуске, уезжает на мотовозе – паровичок и несколько вагонов – в отдаление.
Ну, бойцы сразу спать. Солдат всегда хочет спать. Ну, а я к КПП – знакомые все мужики.
Говорю: перед пуском пустите меня за ограждение. А тогда уже были и инфракрасные лучи, и прочее. Они мне: отключим только на три секунды. Туда и обратно. Не успеешь, мы тебя не видели.
Я залег в хвойнике метрах в четырехстах от пусковой площадки. И когда загремело это, когда ослепило глаза и разорвало уши, когда я стал кататься по земле харкая кровью, я понял, что, наверное, не выживу. Я выжил. Ничего более грандиозного, мощного, дьявольского, страшного я не видел. И тогда я понял, – человек может все, если захочет, в первую очередь, уничтожить самого себя. А он хочет? Нет. Но может. Нет ничего проще…
В армии я научился ценить каждую минуту жизни. Однажды, когда на теплоцентрали космодрома случилась авария и вся часть пару дней работала в авральном режиме, мы с моим армейским товарищем Сеней стыкнулись в абсолютно задымленном переходе. Черный дым вокруг, а мы, дураки молодые, еще и сели перекурить. «Че, –говорю, – хреново?» «Да, – говорит». А я ему: «Представь, то же самое что и сейчас, да мы с тобой еще по горло в говне сидим. Хуже? Хуже. Так что у нас еще не самая плохая ситуация». И стало легче.
Вторым моим жизненным институтом, наверное, стала Арктика. Я прозимовал в Тикси одиннадцать лет. Все устья рек от Анабара до Колымы мне известны до сантиметра. Ну, метра... И я до сих пор помню своих товарищей – зимовщиков на полярных станциях, на выносных летних станциях, которые обеспечивали метео и гидроинформацией движение судов по Севморпути. Сегодня Севморпуть, практически, не работает, крупнейший порт в Арктике – Тикси – не востребован, а славный пиарщик Чилингаров все опускается в глубины, но пробить сознание руководства страны на то, что Арктика – это наше будущее богатство, не может.
Людей, которые зимовали в Арктике и Антарктиде в России не так уж много. Поверьте, это особые люди. Когда я впервые летел на ледовом разведчике – ИЛ 14, и когда впервые увидел, как работает автопилот, это было сродни детской сказке: ходят сами педали, поворачивается штурвал, внизу, метрах в пятидесяти, на скорости четыреста пятидесяти километров с шумом пролетают торосы, а штурман в домашних тапочках в это время жарит на плитке яичницу. Опять выдал секреты. Ну, простится мне за давностью лет. Я тогда спросил: «А вдруг автопилот не сработает?» На что мне ответили: «Тогда грохнемся». Спокойно так ответили, продолжая жарить яичницу. Полярники… А ИЛ-14 вообще самолет-сказка. Против обледенения плоскостей там применялся чистый этиловый спирт. Прилетаем мы в Черский, сбросили по трассе вымпела с ледовой обстановкой на ледоколы, получили подтверждения, и – на стоянку. А командир так тихо говорит бортмеханику: ну, ты, коровку подои. То есть, слей спиртику для усталых…
Вечером у нас ужин, русский такой. Но утром снова работа, и я не знаю ни одного случая, когда бы ледовые разведчики подвели, не вылетели. Это и есть – полярники. В то время, в семидесятых, командиром одного ледового разведчика была женщина. Не помню сейчас ее фамилии, но все мужики летные отзывались о ней с большим уважением. Где она сейчас, полярная авиация, оранжевая и необходимая?
А что вы знаете о Великой Сибирской Полынье? От Мурманска до Певека, на широте примерно 75 градусов даже в самые жестокие зимние морозы существует чистая вода, своего рода река шириной 30-50 километров. Только не говорите об этом вслух – потомки КГБшников до сих пор считают, что со спутников этого ничего не видно. А, значит, военная тайна. Я видел эту полынью собственными глазами в 1985 году, когда мы из Тикси полетели на малую ледовую разведку по низовьям Лены и Яны на надежном старичке АН-2. Севернее дельты Лены взяли керны льда почти два метра. И тут я, неугомонный, увидел на северном горизонте темную полосу. «Что это?» – спросил я Пашу, нашего главного, и он ответил: «Это мокрое небо». «Какое мокрое?» «Да вода там…». Наша Аннушка полетела туда, и я увидел чудо: после двухметрового льда – чистая вода, десятки километров в ширину!..
Давайте уйдем от Арктики, хотя об этом я могу рассказывать бесконечно.
Итак, эпоха и личность?
Эпоха была еще та. Когда, в конце пятидесятых, государственный преступник Хрущев, подписавший расстрельные списки на десятки тысяч безвинных людей, в припадке большевистской дурости приказал уничтожить весь скот в личном хозяйстве –начался голод. Не такой, как в тридцатых, но все же… По два дня стояли, сменяя друг друга, в очередях за хлебом – две буханки в руки… Вылетишь из очереди – не влетишь… До сих пор помню, как в голос плакали хозяйки и… коровы, которых (коров, бишь) вели на убой на мясокомбинаты. Вообще, эпоха правления так называемой коммунистической партии запомнилась как эпоха сплошного вранья. Во всяком случае, в сельском хозяйстве. Что касается нефтянки и газа, – там работали настоящие люди, и результаты их честной работы мы видим по сей день. Ну, а в селе… Что, забыли мы, как в качестве шефов ездили из городов в деревню копать картошку, косить сено? Где были в это время селяне, история умалчивает. Какие-то невероятные посевные площади, которые сегодня сократились в три раза… При этом урожайность выросла аж в четыре раза, о чем бывшие партсекретари говорить не хотят. Как и о том, что в каждую уборочную запахивали неубранное зерно в землю. Стыдно? Как гордились с трибун новыми построенными свинарниками и коровниками, а купить мясо в магазине было невозможно. Забыли колбасные поезда из бывшего города Горького в Москву? Почему сегодня нет городских шефов, солдат с машинами, битвы за урожай бесконечной? Студентов и школьников на картошке? Потому что нет на селе сегодня тупых и упертых партайгеноссе. И не надо нам постоянно плакать про справедливый советский колхозно-совхозный строй. Сегодня Россия занимает третье место в мире по экспорту зерновых. При коммунистах мы каждый год закупали миллионы тонн зерна за рубежом. Нужны еще комментарии?
Что хорошего я вынес из той эпохи? Понимание того, что честность, дружба и взаимопомощь – это главное в жизни. Не касаюсь сейчас такой тонкой материи как любовь. Это личное. Жалею, что ушли из жизни бесконечные посиделки-споры на кухне, поиски смысла жизни. Сегодня все проще, как у американцев, если ты такой умный, покажи, где твои деньги. Может быть прагматичность сегодняшних молодых закономерна? Наверное, достаточно в истории России периодов романтического безумия, космических страстей, тупого следования идеям, третьего Рима, чуть ли не еврейской богоизбранности.
После Арктики я попал на тюменское областное телевидение. Анатолий Омельчук принял во мне участие. Может быть, как старый северянин, почувствовал родственную северную душу. В 1992 году мы с телевизионной группой снимали тяжелейшую ситуацию в только-только вздохнувшей после гражданской войны Югославии. Наша тюменская телегруппа была единственной российской. Сегодня стыдно об этом говорить, но тогда все центральное телевидение было настроено против сербов, вам ли рассказывать об американских советниках бесконечно здорового Ельцина. Мы сняли пять серий, они прошли по почти всем сибирским каналам. Только центральное телевидение отказалось. Года через два из Москвы позвонили: мол, фильм у вас есть, где и съемки во фронтовой полосе, и переговоры воюющих сторон и так далее. Не могли бы вы… на основе так сказать, сотрудничества, то есть бесплатно, нам этот фильмец переслать. Что, говорю, ветер подул с другой стороны? Говоря проще – кто-то другой вас нагнул? Спасибо, но с «гномами» не работаю.
Много чего было на телевидении. Я подружился с хорошими людьми, профессионалами. Многих из них сегодня уже нет с нами, а это были и журналисты, и операторы, первыми рассказавшие о тюменской нефти и газе. И не только.
Вот что хочется сказать… Журналистике нельзя научиться. Как нельзя научиться жизни, не прожив жизнь. На моих глазах девочка–красавица, только закончившая журфак, приехала со съемочной группой на очередной этап автомобильных россйских гонок в Силкин Лог под Тюменью и поперлась на интервью к известнейшему спортивному комментатору Мишатину. И у нее был только один вопрос: а что у вас я должна спросить? И ты за этим приехала?
Журналист – это человек, которому не все равно. То есть, глупый, с точки зрения преуспевающего лавочника. Поэтому сегодня, желтая журналистика – журналистика тех, кому все равно, в фаворе у лавочников. Кто с кем, кто от кого, кто что купил, кто от кого родил в Лондоне, левые дети, украли бриллианты, – ворам и лавочникам нужна слава. Потому что кроме портянок из парчи, читай – яхт и клубов, – они ничего придумать не могут. Но портянки никогда не были принадлежностью комильфо. Наши одноминутно разбогатевшие посчитали, что они уже европейцы. Но никогда европейцы не купали шлюх в шампанском в куршевелях. Портянки из парчи – предел воображения наших купчиков...
Сегодня мне о карьере говорить не приходится. Моя жизнь сложилась как сложилась. Я изъездил страну, бывшую и теперешнюю – от Бреста до Камчатки. Я видел, как бьется о берег балтийская и тихоокеанская волна. Я видел, приподнявшись на цыпочки, на гребне горы в Усть-Камчатске, как призывно, таинственно и сладко, белеет снежная вершина Стеллера на острове Беринга за сто пятьдесят километров. В ночном самолете я видел факела тюменских нефтяных месторождений и понимал: это и есть будущее России. Я не забуду руку моего случайного спутника по северной командировке, которую я не смог поймать, когда мы в устье Яны пересаживались с обстановщика на танкер, и парень был затерт бортами. Знаю многих людей, изъездивших шарик вдоль и поперек, но так и не понявших вкус жизни. Качество не зависит от количества. Новелла Матвеева, известный поэт и бард шестидесятых годов прошлого века и одновременно тысячелетия, инвалид, прикованный к коляске, за всю жизнь не выехала никуда из дома. А сколько она написала песен о путешествиях!
Деньги… О них кто-то сказал абсолютно правильно: они нужны для того, чтобы чувствовать себя независимым. Тут и добавить нечего. Вообще, чтобы рассказать о себе, мире, людях, привычках, пристрастиях, любовях, планах нужно написать несколько больших романов, как Л.Н. Толстой. Да и он, написав свои романы, знаток человеческих душ, понимаешь ли, сбежал в конце жизни от опостылевшей женушки в никуда. Ну и че, как говорят сегодня.
Что касается власть предержащих… Есть у меня такие строчки:
…Только речь ведем про веру мы зазря,
Как Ульянов разозлится на царя,
А потом давай громить попов и всех господ,
А впоследствии – весь честной народ.
С той поры одна от власти маята,
Перекрашенная в разные цвета…
Все мы знаем фразу – депутаты, вся выборная власть – слуги народа. Только почему-то слуги…
А у области нашей хорошее будущее при наличии умных слуг народа и отсутствии встречных астероидов.
Засим, до свиданьица! ЛИЧНОЕ ДЕЛО
ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ ЗАЙЦЕВ
РОДИЛСЯ В 1948 ГОДУ В ОМСКЕ.
ШКОЛУ ОКОНЧИЛ В ЯЛУТОРОВСКЕ.
РАБОТАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ СЛЕСАРЕМ ЛЕНГАЗА, СПЕЦИАЛИСТОМ В ОТДЕЛАХ ИЗЫСКАНИЙ РАЗНЫХ НИИ.
ОКОНЧИЛ ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГИДРОМЕТЕОРОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ «ГИДРОЛОГИЯ СУШИ» В 1973 Г.
ПРОДОЛЖИЛ РАБОТУ В ЛЕНИНГРАДСКИХ НИИ, ЗАТЕМ – АРКТИКА, ИНСПЕКТОР-ГИДРОЛОГ ПОЛЯРНЫХ СТАНЦИЙ.
В 1987 ГОДУ ПРИЕХАЛ В ТЮМЕНЬ. РАБОТАЛ ВЕДУЩИМ ПРОГРАММ, ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРОМ НА ОБЛАСТНОМ ТЕЛЕВИДЕНИИ.
В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ – «СВОБОДНОЕ ПЕРО» – СОТРУДНИЧАЕТ С ЖУРНАЛАМИ, ПИШЕТ КНИГИ, СНИМАЕТ ФИЛЬМЫ.
ЛАУРЕАТ ПРЕМИИ ТЮМЕНСКОГО ОБЛАСТНОГО ФИЛИАЛА СОЮЗА ЖУРНАЛИСТОВ РОССИИ.
 
|
