|
|
ЖИЗНЬ НАЧАЛАСЬ в белорусском городе Гомеле 4 мая 1938 года. Свое детство Рафаэль Соломонович во многом помнит как череду переездов. Мать, ее звали Ханна, меняла места работы – из одной уральской деревни в другую. Как ее сын говорит, «заметала следы». Два года в одном месте, год – в другом. Свидетельство о рождении маленького Рафаэля было выписано только в 1945 году, когда мальчику исполнилось семь лет и пора было идти в школу. До этого момента он как бы не существовал вовсе.
В самом конце войны, когда Ханна работала в детском доме города Асбеста, жизнь будущего журналиста оформили документально. В детдом пришел очередной транспорт с группой детей с освобожденных после оккупации территорий, и Ханна, к этому времени уже директор детдома, сделала так, что в их числе сыну выписали свидетельство о рождении. Потом она часто говорила, чтобы он берег это свидетельство, у которого нет ни дубликатов, ни аналогов.
Единственное место, где мать и сын задержались надолго – село Бродокалмак Челябинской области. Сохранились фотографии дома, в котором они жили. (Забавно, сейчас на воротах написано: «Храм святого праведного Прокопия Устюжского»).
Позднее село оказалось в ядерной зоне: в реку Теча, где купались все жители села, знаменитый теперь химкомбинат «Маяк» сбрасывал ядерные отходы. В 1957 году взорвался отстойник на озере Карачай, и ядовитое радиоактивное облако прошло через Южный Урал, Курганскую и Тюменскую области.
Много лет спустя, в 2001 году, Рафаэль Соломонович напишет редакторскую колонку «Грустное путешествие в детство»:
«Бывший районный центр Бродокалмак... Четыре библиотеки, в которые я был записан, и обходил их раз или даже два в неделю. И две извилистые речушки, они одинаково назывались Брусунка и одинаково впадали в Течу. Еще через Течу был мост, его сносило полноводьем каждую весну, он строился заново. В память об этом мосте на моем левом боку белый шрам – нырял с моста и напоролся на железную сваю, что осталась от одного из прежних мостов.
…Машина ползет по донельзя разбитой центральной улице Бродокалмака. Слева и справа – заросшие крапивой пустыри. Тут были дома, жили мои одноклассники, учительница физики Надежда Федоровна, староста нашего класса Вася Пирогов.
«Красная» школа, где в учительской квартире я жил с матерью, сохранилась. Навстречу теплому закату открыто окно, под которым стояла моя кровать. Так же высятся громадные тополя – когда привозили сено для нашей коровы и сваливали его под деревьями, я любил прыгать с них в пахучую сухую траву, а мама очень сердилась».
УЧИЛСЯ ГОЛЬДБЕРГ в шести школах. Сначала в Асбесте, потом в городе Арамиль Свердловской области, затем еще в одной арамильской школе, в селе Чебеньки Оренбургской области, далее – Бродокалмак. А в 1953 году семья уехала в город Копейск Челябинской области – там Гольдберг с золотой медалью окончил школу.
Он много читал. Если говорить точнее, то читал на всех уроках со второго по седьмой класс. Выбирал парту, где имелась щель под столешницей-крышкой, клал туда открытую книгу и читал.
Школьная компания подобралась – кто из ссыльных казаков, кто из сосланных немцев. Хотя об этом говорить было не принято.
Время говорить об этом настало значительно позже. По понятным причинам многое о своей семье, о том, что было до его рождения, Гольдберг узнал, став уже зрелым человеком. О том, что последние годы совместной жизни с отцом мама провела в Москве нелегально – после окончания ссылки в Киров (1934 год) ей не разрешили вернуться в Москву… О расстреле отца... О том, почему семья то и дело переезжала…
Узнал об этом, когда расспросить о прежней жизни уже, к сожалению, было некого. Услышанные в детстве обрывки разговоров, случайно оброненные фразы давали лишь некую схему, зияющую пустыми клетками как неразгаданный кроссворд. Эти клетки пришлось заполнять самому.
Он говорит: «Хорошо, что существует центральный архив ФСБ, где есть некая ячейка, камера хранения информации об истории нашей семьи. Печальной, к сожалению, истории».
Из архивных документов Рафаэль Соломонович узнал, что его отец был одаренным агрономом. Он писал книги. В руки Рафаэлю Соломоновичу эти книги попали только в 80-х годах, и оказалось, что отец занимался разведением южных овощей в Вологодской области. Вот они – разработки агронома, вот картинки, схемы…
О том, что его мама была замечательным учителем русского языка и литературы и преподавала исключительно в деревенских школах Челябинской, Курганской и Свердловской областей, Гольдберг знал. Знают об этом и люди, работающие сегодня в редакции «Тюменского курьера». Мы сами не заметили, как выучили большинство крылатых фраз и поговорок, которые маленькому Рафаэлю говорила мать. Сколько раз, укоризненно качая головой, редактор говорил нам, в очередной раз что-то напутавшим: «Не мой бы дурень, и я б смеялась». Так мать когда-то журила его.
Была в арсенале мамы Рафаэля Гольдберга еще одна фраза, теперь уже, благодаря сыну, ставшая легендарной: «Если из тебя ничего не вышло, ты еще можешь сделаться журналистом».
ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ШКОЛЫ «делаться журналистом» Рафаэль Соломонович не собирался. Он поступил в Челябинский политехнический институт на металлургический факультет. Он не стал его украшением. Вместо серьезной учебы, что называется, «ваньку валял». Ушел в академический отпуск, год проработал в чугунолитейном цехе ЧТЗ сначала формовщиком, потом электрослесарем. Тогда и поранил указательный палец правой руки – на всю жизнь остался шрам. Вернулся к учебе, но удовольствия ни от нее, ни от себя не было никакого.
Зато была подружка – библиотекарь Регина Шубина, которая вдруг начала печататься в челябинской газете «Комсомолец». Гольд-берга это тогда поразило: писать для газеты – как это? И он тоже написал заметку – про родную копейскую школу. Заметку напечатали. Потом еще. Коготок увяз…
Как писать для газеты, не представлял абсолютно, никто его прежде этому не учил. Как-то его попросили сократить свою заметку, она не «лезла в полосу» – молодой автор совершенно не знал, как это делается. Но зато он много читал, и это помогало. Как и то, что в челябинском «Комсомольце» была хорошая журналистская команда. Александр Щербаков, его ровесник, ставший много лет спустя ответственным секретарем журнала «Журналист», потом писал Гольдбергу характеристику, в которой была фраза: «… из него может вырасти хороший газетчик».
Попасть на работу в редакцию тогда было почти невозможно. А на факультет журналистики Уральского государственного университета не принимали без двухгодичного трудового стажа. У Гольдберга был стаж – год на заводе и восемь месяцев в челябинском издательстве корректором.
С таким вот багажом – год и восемь месяцев – в 1960-м году Рафаэль Гольдберг приехал в Свердловск. Женщина из приемной комиссии стала объяснять ему, что поступать он должен на вечернее отделение, – не хватает рабочего стажа. Тогда Гольдберг развязал папку – обыкновенную, бумажную, с тесемками – и предъявил свои публикации. Женщина сама вписала в документы абитуриента: стаж – два года.
Сдав на «отлично» сочинение, экзамены по литературе и истории и получив «удовлетворительно» за английский, студент Гольдберг приступил к обучению.
САМЫМ ИНТЕРЕСНЫМ в этом обучении был откровенный, фирменный производственный «уклон». Студенты факультета разъезжались по всей стране, в самые удаленные ее уголки. Все было интересным, все хотелось понюхать, пощупать, узнать. И себя показать, конечно. Все-таки они – студенты самого старого, самого мощного от Урала до Владивостока факультета журналистики, и они об этом знали, и ужасно этим гордились, и старались подтвердить, что старания преподавателей не прошли даром.
На четвертом курсе Гольдберг уехал на практику на Дальний Восток: сдал две сессии за раз и отправился туда, где никогда еще не был. Он вспоминает об этом как о лучшей практике в своей жизни. Целых пять месяцев! После нее он не мечтал ни о чем другом – только поехать на Дальний Восток после окончания университета.
Там было хорошо. Там было интересно. Там все время что-то происходило. Вот, например, командировка в Охотск. Написал очерк «Почта на Север» по аналогии с названием романа Антуана де Сент-Экзюпери – «Южный почтовый». Репортаж «Дверь, открытая всему миру» – о радистах рыболовного флота. Плавал по Охотскому морю на буксире «Фобос» – молодого журналиста укачало так, что пришлось брать интервью лежа, на самой нижней койке, чтобы меньше качало. Результат – репортаж «Песни далекого берега». Именно там он полюбил олюторскую селедку, которую ловят в Охотском море и которую он до сих пор покупает в магазине.
А сколько друзей и знакомств подарила эта практика – журналистов, актеров, поэтов. Он до сих пор готов «шпарить наизусть» Валерия Шульжика, хабаровского поэта:
Однажды напились мои друзья
И поплелись искать другие страны.
И было удивительно и странно,
Что под ногами вертится Земля…
ТО БЫЛ МИР, которого молодому журналисту так не хватало в каменном городе Свердловске: эти пространства, эти встречи, эти впечатления. Его даже не останавливали слова матери, которая была против желания перебраться на Дальний Восток: «Я умру, и ты даже не успеешь приехать…» Ей было ближе предложение редактора газеты «Копейский рабочий», который приехал за выпускником Гольдбергом на распределение. Но выпускник хотел в Хабаровск, а туда не распределяли. Пришлось выбрать Сахалин – это же рядом с Хабаровском, всего-то через пролив. И вот, когда выпускники перед окончательным распределением стояли у двери кабинета ректора, жизнь Рафаэля Гольдберга совершила очередной кувырок, пожалуй, определивший дальнейшую жизнь. Рафаэль Соломонович рассказывает:
– Стоим перед дверью ректора, и тут Вовка Дементьев говорит: «Как быть? Мне достался какой-то Ханты-Мансийск, а жене скоро рожать…» Ну, я ему говорю, что, кроме Сахалина, у меня ничего нет. А тут одногруппница Рита Курзина рядом крутится. Мы у нее спрашиваем: «А у тебя что?» – «Копейск». В общем, мы в пять минут «укатали» Риту на Сахалин, Вовку – в Копейск, а я остался с Ханты-Мансийском, собкором газеты «Тюменский комсомолец».
Впрочем, до Хантов Гольдберг не доехал, только до Тюмени. Пришел в обком партии, там сказали: «У нас есть вакансия и здесь».
– Вот и все, приехал, – говорит Рафаэль Соломонович. – Приехал. Все решается внезапно.
На дворе стоял 1965 год. Он «сделался» журналистом.
В тот год дипломов выпускникам Уральского университета не вручали, только справку о том, что они получили профессию «журналистика». Так, дословно. Дипломы выдали только через год работы. И вот этот год Рафаэль Гольдберг, не переставая мечтать о Дальнем Востоке, собирался провести в Тюмени.
В «Тюменском комсомольце» ему дали должность старшего корреспондента отдела комсомольской жизни. Редакция размещалась в правом крыле здания, где сегодня правительство Тюменской области.
Через тридцать три года, уже в 98-м, Гольдберг в одной из своих редакторских колонок напишет о том времени:
«… Наверное, я отношусь к тому поколению журналистов, для кого слова «Наше время» читаются только как «Тюменский комсомолец».
… Дело в том, что это было просто – наше время. Время нашей молодости. И у каждого, кто прошел через крутое горнило «Тюменского комсомольца», сохранилось ощущение, что это были лучшие годы нашей жизни.
Трудно оценить то, что сделано «Тюменским комсомольцем, маленькой «планово-убыточной», так это официально называлось, четырехполоской объемом в один печатный лист. Это потом газета получила большой формат. Но и оставаясь маленькой, газета была большой журналистской школой».
В «Тюменском комсомольце» Рафаэль Гольдберг проработал не год – одиннадцать лет. Жизнь была полна тем, что сегодняшние журналисты принимают с некоторой натугой – командировками. Но для Рафаэля Соломоновича эти поездки были радостью. Что он находил в этих неудобных переездах, в местах, где о комфорте не шло и речи? Он отвечает одной фразой: «Было интересно».
ПЕРВАЯ КОМАНДИРОВКА – в село Солобоево в Исетском районе. Редактор газеты Владимир Фатеев долго напоминал Гольдбергу этот первый репортаж. Назывался он «Чужая стерня». Суть в том, что у одного звена полный бункер зерна, но вывезти его не на чем, у другого же – нет зерна, зато есть транспорт. И оба звена стоят.
Новая командировка – первый тюменский нефтепровод Шаим-Тюмень. 410 километров. Вдвоем с фотокорреспондентом Владимиром Ивановым ехали туда на чем придется, шли, где придется. Добирались и даже на АТС, это артиллерийский тягач средний. Однажды Гольдберг спрыгнул с тягача и провалился по пояс в жидкую грязь – в центре города Урай. Самое начало зимы, серебряные сосны в районе озера Леушинский туман. Красиво!
«… Я прилетел в Урай за одиннадцать дней до начала заполнения трубопровода диаметром в 500 миллиметров нефтью. Головной участок трассы грохотал круглые сутки. Тяжелая техника не давала замерзнуть грязи на перемолотых зимниках. В точке с чудным названием «Запор» один за другим зависали тяжелые вертолеты Ми-6, цепляя на крюк по две плети.
Иногда плети падали в тайгу, со свистом, как тяжелые авиабомбы. Перебираясь с одного участка на другой, где-то в районе Сотника, я наткнулся в тайге на такую трубу-бомбу. Она была смята в чудовищную гармошку, а местами толстый металл разорвался».
Он не знал тогда, что Север затянет его своей честностью и суровостью, что он как журналист будет осваивать этот Север долгие годы, что это будет любовь навсегда. Но уже чувствовал: в жизни назревает что-то большое и новое.
Другая долгая командировка – на Ямал. Тридцать два дня. Воркута, Тазовский, Газ-Сале, Нямбойто… Все было так интересно: северное сияние, жесточайшие морозы, когда воздух невозможно вдохнуть, а только… откусить. Когда вернулся в Тюмень, его ехидно спросили: «А что, ты у нас еще работаешь?» – так долго он не появлялся в редакции.
Влюбленности в Север хватило на долгие годы жизни и работы. Она никуда не исчезла, когда он ушел из редакции «Тюменского комсомольца»: после смены главного редактора в 1976 году уволилась и большая часть журналистов, разошлись кто куда. Гольдберга пригласили на областное радио. Он стал осваивать новую специализацию, многому учился у своего сокурсника Сергея Фатеева.
– Десять лет я проработал на радио, – рассказывает Рафаэль Соломонович. – Это были хорошие десять лет. Во многом потому, что была железная дорога Сургут-Уренгой.
Сначала репортажи со строительства дороги из Сургута до Нижневартовска. В Нижневартовске, куда еще не пришли рельсы, он зашел в детский сад и стал спрашивать детей: на чем люди ездят? «На самолетах! На лодках! На машинах!» Слово «поезд» детям было не то что незнакомо, просто оно пока было чужим. А первый поезд уже практически стоял у ворот – он пришел в Нижневартовск 14 ноября 1976 года. На старом панорамном снимке в огромной толпе людей видна только серая шапка Рафаэля Гольдберга и рабочий инструмент – микрофон.
Корреспондент радио вместе со строителями дороги добрался до станции Уренгой. Но сначала придумал ежемесячный радиожурнал «Магистраль», каждый месяц ездил в командировки на Север, прошел пешком, проехал всю трассу.
ДОМА В ТЮМЕНИ была семья, двое детей. О многом, что происходило с мужем и отцом, семья не знала – лишняя информация, считал Гольдберг. Например, как переходил весной 1980 года реку Пур в Тарко-Сале. О том, как зимой в Сургуте спустился в вырытую траншею и мог из нее выбраться, лишь выкинув наружу конец ремня от магнитофона, который зацепился на поверхности. О том, как он прилетал в Сургут, шел 400 метров до свертка на трассу, ждал попутную машину и ехал на ней 400 километров…
Дело иной раз доходило почти до безумия. Когда строили газопровод в районе Надыма, надо было попасть в один из северных поселков. Приехал в Надым на трубную базу, его посадили в кабину трубовоза, поехали. К поселку добрались, когда стемнело – зимний северный день короткий. Высадил водитель корреспондента, махнул рукой в сторону цепочки мелких огоньков: вон твой поселок, иди! И уехал. Чернота кругом, вообще ничего не видно.
– Я встал на четвереньки и начал щупать снег – где дорога, там снег накатанный. Нащупал и пошел. Журналисты, я думаю, вообще ненормальные люди, – пожимает плечами Рафаэль Соломонович. – Такое чисто профессиональное безумие. Я об этом тогда не думал, даже в голову не приходило. Наверное, инстинкт любопытства был сильнее чувства самосохранения. Это все считалось нормальным. Неудобства доставляли другие вещи: лететь в Ан-12, где нет туалета, например. Или просто пописать на морозе.
Многих встречал на Севере корреспондент областного тюменского радио. Разные это были люди, но запомнились как самые интересные, важные, настоящие. И дело было не в том, что к нему, журналисту, относились с уважением – важно, что уважение было взаимным.
– Как утверждал Санчо Панса, для каждого поцелуя нужны две головы, – говорит Гольдберг.
Позже, в 2001 году, он напишет об этом так: «Для журналиста транспортное строительство – прежде всего люди. Особенно если журналист в течение нескольких лет продвигался на Север, от Сургута к Уренгою, вместе со строительством временных поселков, отсыпкой железнодорожной насыпи и укладкой рельсов. Мне повезло, что таким журналистом в течение нескольких лет был именно я. А моим северным домом были поселки с дивно звучащими названиями – Ульт-Ягун, Ханымей, Пурпе, Пякупур.
Транспортные строители, моя любовь…».
Романтическое было время. Журналиста покоряли масштабы работ, пространство. Не было еще многих городов: ни Надыма, ни Ноябрьска, ни Нового Уренгоя, ни Муравленко… Все это появилось потом. Зато была удивительно красивая северная земля, ставшая по-настоящему родной.
В 1986 ГОДУ он стал работать в газете «Тюменская правда» заведующим отделом пропаганды. Это самый короткий эпизод работы в одном издании. Обычно Гольдберг в каждой редакции трудился не менее десяти лет, вырабатывая на одном месте весь свой человеческий и профессиональный ресурс. Уходил тогда, когда продолжать не мог, когда уже ничего не держало. Ему так было даже легче: встал и пошел. А в «Тюменской правде» – только четыре с половиной года.
Тем не менее именно здесь написана одна из самых масштабных его работ: цикл очерков «Мертвая дорога» – легенды и факты».
– Хорошо, что у одного моего коллеги были проблемы с желудком, – смеется Рафаэль Соломонович.
Он рассказывает, что в редакцию газеты «Тюменская правда» в 1988 году пришло письмо: «… В центральной и местной печати стали появляться публикации о строительстве в 30-40 годах железной дороги Салехард – Игарка, многие еще называют ее сталинской «мертвой дорогой». Этот объект давно овеян какой-то нехорошей славой. А ведь он вошел сейчас в рабочую зону нашей ударной комсомольской стройки. Молодые ребята часто задают вопросы: «По чьим же костям мы ходим, чьи могилы раскапываем?» Может быть, на каждом километре нам надо ставить памятники либо вешать мемориальные доски с надписями, что здесь безвинно погибли такой-то и такой-то?»
Редактор газеты Горбачев расписал письмо не Гольдбергу, другому сотруднику. Но у того обнаружились проблемы со здоровьем, и Рафаэлю Соломоновичу ничего не стоило выпросить это письмо себе.
Гольдберг писал: «Как говорили в старину, «об этом многие знают многое, все – что-нибудь и никто – достаточно». Сведения о строительстве № 501 либо частью уничтожены, либо рассеяны по архивам МВД, доступ в которые ограничен. Так, не удалось найти личные дела руководителей строительства, которые, по совместительству, были начальниками исправительно-трудовых лагерей. Этот контингент составлял основную рабочую силу на этой стройке. Не удалось, хотя соответствующие разрешения были получены. По существовавшим в середине прошлого века правилам личное дело следовало за начальником по месту его новой службы, а переводили их с места на место достаточно часто – так безгранично было пространство Империи «ГУЛАГ».
Так появился цикл очерков «Мертвая дорога» – легенды и факты» о памятных 501-й и 503-й северных стройках с использованием труда политзаключенных. А затем и книга «501-я», которую в третий раз переиздали в 2010 году. «Заглянуть и ужаснуться – «мертвая дорога», массовые расстрелы, поиски безымянных и затерянных могил – ужаснуться и сострадать…».
РАФАЭЛЬ СОЛОМОНОВИЧ первым из тюменских журналистов стал публиковать материалы о политических репрессиях в годы «большого террора» – очерки о Платоне Лопареве, поэте и журналисте Антоне Кунгурцеве, известном меньшевике Николае Суханове. Очерк «Последний из НКВД» раскрыл неизвестные прежде подробности о том, как организовывались расстрельные дела. Эти публикации легли в основу «Книги расстрелянных», в которой поименно названы более семи тысяч жертв сталинского режима. В 1996 году по инициативе Рафаэля Гольдберга на месте их захоронения поставлен памятник.
В 1995 году Гольдберг напишет о встрече со своими однокурсниками, которая состоялась в честь двадцатилетия со дня окончания университета:
«Вдруг Лера Каменецкая сказала: «Как ты нас всех обманул!». И объяснила: никто не ожидал, что я проработаю в Тюмени двадцать лет… А 12 августа исполняется уже тридцать лет с моего первого рабочего утра в редакции «Тюменского комсомольца».
Если честно, то я и сам не ожидал, что так случится.
Стоит ли считать свои командировки по Тюменской области? Наверное, их сотни. Был какой-то год – двести дней ездил, летал. Моим любимым афоризмом было: журналистика – лучший способ утолять свое любопытство за государственный счет.
Да, я тогда ничего не ответил Лере Каменецкой. Хотя… ответ у меня есть. Очень простой ответ. Я просто жил свою собственную жизнь. Не подвергался наградам и не отмечен наказаниями. С 1965-го по 1990-й числился в одной и той же должности – заведующий отделом. Возможно, это был мой «потолок». Возможно, мешало что-то другое. Но я не собираюсь обижаться на прошлое. Да, я не тащил себя за уши. Жил и работал в свое удовольствие. Вот тут настоящая правда. Мне и тогда нравилась и сейчас нравится моя работа. Я никем другим себя не представляю».
В 1993 ГОДУ началась эпоха городской газеты «Тюменский курьер». Однажды я спросила Рафаэля Соломоновича о том, зачем ему понадобилась собственная газета? Хотелось быть редактором? И он ответил: да. Дело, правда, не в том, чтобы самоутвердиться или приобрести некую власть (хотя, конечно, все это к должности редактора прилагается), а просто были у журналиста свои представления о том, как должна быть организована работа редакции, какие идеи и мнения должна отстаивать газета. Ни одно из существующих в Тюмени изданий предложить ему этого не могло.
Мы, корреспонденты «ТК», в канун одного из дней рождения газеты попросили Рафаэля Соломоновича рассказать об истории ее создания.
– У нее много историй: у одних одна, у других – другая, – сказал он. – Это было уже новое время, я знал, что ничем другим заниматься не хочу – только делать газету. Потом был открытый конкурс. На нем выступали две или три бригады с программой новой газеты (о будущем названии мы помалкивали). Была создана комиссия из депутатов городского Совета. Мы получили большинство голосов, и 30 августа 1993 года все началась.
Нам потребовался месяц. Мы разбились на две бригады, которые предложили свои проекты. В одном из них как раз и был нынешний логотип «Тюменский курьер». Его придумали дизайнеры Андрей Соколов и Константин Малых.
Наша редакция тогда была пустым помещением, даже без перегородок, в котором устраивал свои спевки хор совета ветеранов Центрального района. Какое-то время ушло на покупку оборудования – было сразу решено, что будем все делать на компьютерах, без рукописей, без черновиков, в локальной сети. Кстати, это была первая локальная сеть в тюменских газетах. В пустом зале поставили столы, сверстали первый номер, отправили в типографию. Верстку закончили в четвертом часу утра. Все сложили снова в ящики и увезли ко мне домой… Было уже 2 октября 1993 года. На следующий день в Москве начались известные события…
Надо сказать, что первый номер был откровенно за Ельцина. Словом, как написал однажды Маяковский, было «немножко нервно». Я – дома, смотрю в окно на темное здание мэрии напротив. А в телевизоре – «Лебединое озеро» закончилось, и картинка остановилась. Наконец, вижу в окно, в кабинете мэра Степана Киричука загорелся свет. Я сказал жене: «Никому не открывай!» и через темную площадь пошел в администрацию. У крыльца два автоматчика: «Стой, кто идет?» «Редактор новой городской газеты»… В вестибюле ходит Киричук, за ним по пятам – майор милиции с автоматом на ремне. Мы поднялись наверх, сидели и разговаривали до тех пор, пока картинка в телевизоре не задвигалась, и не стало понятно, что будет дальше.
ТЕПЕРЬ УЖЕ ЯСНО, что газетное дело Гольдбергу никогда не надоест. Он считает, что таинство рождения газеты даже интереснее, чем таинство рождения человека.
– У человека только пара родителей. Зная их, можно предсказать судьбу ребенка. У газеты в родителях – разноплеменная, разнохарактерная и вообще разная-разная толпа людей. И когда ребенок получается ничего себе, то это всегда очень интересно.
Чему Гольдберг учит молодое поколение? Тому, что журналист должен жалеть слабого. Не должен быть жестоким. Не должен играть против своей газеты. Принципиальное качество журналистики – корпоративность. И главное – уважение к читателю.
Казалось бы, азы журналистского дела. Но в каком вузе сегодня научат всему этому не в теории, а на деле, когда корреспондент остается один на один со своим сюжетом и его героями?
Донкихотская, скажем, работа – учить, вкладывая в это силы, душу и опыт, учить тех, кто вырастет, уйдет из редакции, пойдет дальше по жизни. Может, потому в свой день рождения газета присваивает одному из тюменцев-альтруистов звание Дон Кихота. Рафаэль Соломонович писал: «Конечно, заказать чугунную статуэтку романтического рыцаря из Ламанчи каслинского литья было не самым трудным в нашем предприятии. Самое главное, мы в глубине души (теперь в этом можно признаться!) очень сомневались: а найдется ли в нашем городе столько подвижников, которые могли бы претендовать на приз бескорыстия?»
Редактор Рафаэль Гольдберг продолжает писать книги о тех, кто погиб в годы Великой Отечественной войны, пропал без вести. Работа, которой не будет конца – он это понимает. Но и оставить не может, хотя бы потому, что, наверное, не так много желающих скрупулезно копаться в пыльных архивах и вытаскивать на поверхность страшные факты. Или, что еще страшнее, так в конце концов и не доискаться правды, а только строить предположения о том, что могло случиться с этими молодыми людьми, почти мальчиками, которые так и не успели пожить.
Он читал «расстрельные» дела. Они многое изменили в нем самом. Он видел, как, казалось бы, справедливые лозунги превращаются в свою противоположность. Читал строки в приговорах: «Винов-ным себя не признал, но вполне изобличается материалами дела». А в деле – ни одной бумаги, которая бы изобличала человека. Но результат один – расстрел.
О его работе над книгами можно написать толстый том. Но не надо. В конце концов, Рафаэль Соломонович написал об этом сам. Лучше и полнее, чем это сделает кто-либо другой. И еще напишет.
Длинные циклы, из которых сложилась «Книга расстрелянных» – разве не вызов общественному мнению? – говорит Гольдберг. – Я верен этой теме по-прежнему, а многие отписались, «отстрелялись» и забыли. Или наша с Петрушиным книга «Запрещенные солдаты»? Сколько за нее ругали нас ветераны войны… Но я считаю, что мы поступили правильно. И до сих пор, когда работаю над сложным материалом, говорю себе: пиши то, что думаешь на самом деле. Так делаю. Может, потом перечитаю, что-то уберу, сглажу какие-нибудь острые углы. Но сначала надо написать так, как думаешь. Писать то, что думаешь и публиковать – может, это характер? Я не знаю.
– Может быть, дело в ответственности, которую берет на себя человек?
– У меня был случай на строящейся Московской развязке. Строители особенно слов не выбирают, раз человек выругался, другой… Я ему говорю: «Молодой человек, здесь – дама». Действительно, была на мосту и женщина – приехала вместе с комиссией. Я попенял и представился. А строитель отвечает: «Я вас знаю»…
Когда слышу вот это «я вас знаю», всегда испытываю… чувство неловкости, что ли. Может, я со стороны кажусь человеком самоуверенным и даже нахальным, и опыт работы у меня большой, но в этом конкретном случае испытываю неловкость. Наверное, никто в это не поверит?.. Но в такие моменты я понимаю, что отвечаю за то, что я пишу и как пишу. И за тех, кто работает вместе со мной. И за тех журналистов, что придут в это же место после меня.
ИЗ КУЗНИЦЫ «ТК» за 19 лет существования газеты вышло не одно поколение журналистов, имена которых сегодня в Тюмени на слуху. Эти люди – в печати, на телевидении, на радио. Они заработали свое имя. И они до сих пор, сами уже – состоявшие люди, начальники, даже кандидаты наук, называют Рафаэля Гольдберга принятым в «Тюменском курьере» словом «шеф».
Ему вообще к лицу такие короткие, мощные по звучанию слова: друзья говорят о нем – Раф, сотрудники газеты – шеф. А читатели: «Я вас знаю». Так могут сказать только о том журналисте, материалы которого читают. Как прочли книгу «Я – ваш корреспондент», в которой он сказал:
«Порой мне кажется, что я пишу самому себе. Как пишут дневник. А вы замечали, что люди любят читать чужие дневники, хотя и говорят, что этого делать нельзя?»...
       
|
