|
|
Родился я, как сейчас говорят, в первой половине прошлого века в городе Нальчике. Отец – водитель, затем начальник гаража. Отца практически не помню. Он был мобилизован в первые дни войны, пропал без вести во время боев под Смоленском. Мне тогда не исполнилось еще и пяти лет. У мамы, Регины Антоновны, был один класс образования, поэтому всю жизнь проработала в основном в обслуге правительственного дома отдыха под Нальчиком – санитаркой, поваром. Немка с Поволжья, она была женщиной исключительно трудолюбивой и добросовестной в работе – да и вообще во всем, очень хозяйственной, аккуратной. К сожалению, далеко не все эти качества своей мамы я унаследовал кроме разве что ответственность за порученное дело. Жили мы материально очень трудно, мыкались по углам в тех обеспеченных семьях, куда маму приглашали помочь по хозяйству, давая обычно на кухне уголок для проживания. Собственной крышей над головой, своей квартирой мы обзавелись только когда я уже начал работать в Тюмени.
До того жили в городе Кустанае – это Казахская ССР, где я практически провел все сознательное детство и окончил школу. Начать работать и помогать ей мама мне не разрешала. У нее была заветная мечта: дать сыну высшее образование. И делала она для этого все возможное и невозможное.
Я же, честно говоря, школу не любил, так как мне чрезвычайно трудно давались математика, химия, физика – да и вообще все естественные науки. Мучился с этими предметами страшно, но приходилось заниматься ими всерьез, чтобы не огорчать мать: «тройка» в дневнике, не говоря о «паре», была для нее трагедией. Как и любое слово, кроме хвалебного, сказанное учителями или еще кем-нибудь в мой адрес. При этом она не кричала на меня, «не пилила», что называется, а забивалась куда-нибудь в уголок и тихонько плакала. Видеть такое было невыносимо, поэтому мальчиком я был примерного поведения – не курил до поступления в вуз, вкус спиртного впервые познал на выпускном вечере в школе, которую закончил с серебряной медалью (единственная четверка в аттестате зрелости по геометрии).
Но школе я признателен, так как только благодаря ей получил то, что не могла дать мне мама: очень неплохое для паренька из отнюдь не интеллигентной семьи, проживающей к тому же в заштатном городишке, общее развитие. Кустанай в те годы был городом ссыльных, и у нас в школе среди преподавателей имелись даже кандидаты наук, работавшие ранее в вузах Москвы и Ленинграда, которые давали нам гораздо больше, чем это полагалось по школьной программе, в том числе и в плане общей культуры. Кроме того, в 1952 году в мужской школе имени Кирова был сформирован наш экспериментальный восьмой класс «А», куда собрали лучших учеников всех школ города –по уровню способностей, а не материального достатка родителей. Компания подобралась у нас очень любопытная. Достаточно сказать, что класс к моменту выпуска «выдал на гора» десять медалистов – из них шесть золотых. И в 1959 году, на пике самых диких конкурсов при поступлении в вузы, практически все мои одноклассники стали студентами, причем ряд из них – студентами престижных московских и ленинградских высших учебных заведений, где проводился конкурс даже среди медалистов. Многие из моих друзей-одноклассников добились впоследствии в жизни весьма впечатляющих успехов: один стал директором крупного судостроительного завода в Рыбинске, а затем – председателем Ярославской областной Думы, другой – конструктором (причем не из последних) атомных подводных лодок, третий – проректором Ленинградского университета, еще один – первым секретарем горкома партии, а затем главой администрации Кустаная и т.д.
Полагаю, что это не стало случайностью: атмосфера в нашем классе была особой. Характерных для сегодняшней школы подросткового хамства, нигилизма, противостояния между учителями и учениками не наблюдалось даже в зачатке. При возникавших проблемах в чести был юмор, ирония – все знали наизусть «Двенадцать стульев», «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, хотя эти книги в те времена школьникам для чтения не рекомендовали.
Для меня технические вузы ввиду моей полнейшей математической тупости были закрыты. А посколку в школьные годы я был запойным книгочеем и столь же запойно увлекался спортом, то выбирал между филфаком университета и физкультурным институтом. Последний категорически отвергла мама, поэтому поступил на филологический факультет Уральского госуниверситета имени А.М.Горького. Отучился там неплохо, хорошо прошел школьные практики, профессия учителя нравилась.
В Кустанае, в моей родной школе имени Кирова, меня ждали, был оттуда вызов, но все пошло по другому сценарию. И дальнейшие, может быть, самые важные повороты в моей жизни, связаны с моей женой – Генриеттой.
Гита Тимлер, у которой папа был известный в Тюмени летчик Александр Августович Тимлер, поступила на тот же филфак Уральского университета на год позже меня, и влюбился я в нее по уши еще будучи второкурсником. Выдержал суровую борьбу с конкурентами. Студенческую свадьбу мы сыграли перед самым моим выпуском. И распределился я отнюдь не в Кустанай, а в Тюмень, где жила семья Гиты. Моя будущая теща Елена Анатольевна сказала, что в никакой там Кустанай она свою дочь не отпустит: «Хочется иметь ее своей женой – переезжай в Тюмень». Характер у Елены Анатольевны был железный, это я понял при первом же знакомстве, поэтому сопротивлялся ультиматуму недолго – поехал я в Тюмень. И это стало второй большой поворотной точкой в моей судьбе, ибо уверен: нигде, кроме как в Тюмени, мне не удалось бы так реализовать свой потенциал. Даже в Москве, куда впоследствии представилась возможность переехать на работу и постоянное место жительства.
Впрочем, выяснилось это позже, когда Тюмень стала нефтяной столицей страны. А к моменту моего переезда сюда она представляла из себя почти столь же заштатный город, как и Кустанай. Устроить меня в школу, как того обещала теща, при всем ее характере и имеющихся связях (Елена Анатольевна была известным в области санитарным врачом) не удалось. Пристроила она меня в педагоги-логопеды с неясными перспективами на будущее. А Гита по окончании университета сразу же прошла конкурс при подборе кадров для только что нарождающейся Тюменской студии телевидения. Коллектив там подобрался очень интересный, я в нем как-то быстро стал своим человеком. Начал готовить, как нештатный автор, передачи по литературе, кино, спорту, и в результате был приглашен туда на постоянную работу в редакцию молодежно-спортивных передач, стал журналистом. Это тоже важнейший поворот в моей судьбе, и произошел он тоже благодаря моей жене.
Дальше был еще один поворот, и связан он с именем известного в прошлом тюменского журналиста Василия Никитича Снегирева. Работал он заместителем ответственного секретаря газеты «Тюменская правда», был временно переброшен на телевидение для укрепления там кадрового состава, возглавил у нас главную редакцию по подготовке общественно-политических программ. Росточку Василий Никитич был где-то мне по пояс, чуть, может, повыше, обращался ко всем только на «Вы», но боялись его, «маленького Пиночета» по прозвищу, все. Особенно, мне казалось, он был строг ко мне. Но когда наметилась перспектива моего перевода на освободившуюся вакансию старшего редактора литературно-художественных программ (об этой должности я мечтал), в дело вмешался Василий Никитич. Пригласив меня к себе с соблюдением всех атрибутов, предвещающих очередной разговор «на ковре», он сказал примерно следующее: «И куда это Вы, Виктор Семенович, извините, намылились? С таким здоровьем и с такими плечами Вам надо не художественной самодеятельностью заниматься, а из командировок «по северам» не вылазить – вон какие там события разворачиваются! Кстати, я возвращаюсь в «Тюменскую правду» и собираюсь свой пост главного редактора общественно-политических программ передать именно Вам».
Я в то время был самым молодым из журналистов, работавших на тюменской студии телевидения. Против моей кандидатуры на пост главного редактора категорически возражал тогдашний председатель областного комитета по телевидению и радиовещанию Степан Дмитриевич Дмитриев – считал, что солидности мне недостает, но Снегирев добился-таки своего.
Главный редактор на телевидении – это совсем другое, чем главный редактор в газете, и я получил возможность достаточно частых поездок в северные командировки к геологам, нефтяникам, строителям. Первую из них я отчетливо, до деталей помню по сегодняшний день. Это был Нефтеюганск в пору начала своей застройки: и из того немногого, что здесь было раньше, оставалась старая триангуляционная вышка, которая стояла рядом с деревянным двухэтажным домом, где располагалась контора нефтяников. В очереди на прием к начальству перед нами с кинооператором Володей Крицким было трое бородатых мужиков в рабочих робах, которые, как выяснилось, пришли с предложением ускорить и удешевить намеченный процесс демонтировки упомянутой вышки. А именно: сделать это не силами бригады, не за неделю и не за пять тысяч рублей, а силами их троих за один день и всего за пятьсот рублей – все расчеты были при них.
Позже я понял, что нестандартные подходы, вопреки действующим на большой земле правилам и инструкциям, изначально стали главной «фишкой» при освоении тюменского севера, при решении всех возникавших проблем – больших и малых. Иначе Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс за считанные годы создать было невозможно.
Нас с Володей с ходу перетасовали к какому-то начальнику отдела. Тот сказал, что на буровую завтра забросит вертолетом – проблем нет, а вот где нас разместить на ночлег – проблема: «Все забито, погуляйте до вечера, там что-нибудь придумаем». Пошли гулять по нескольким имеющимся тогда в наличии улицам Нефтеюганска: благо было это зимой – ни комаров, ни грязи. Набрели на столовую, фасад которой был украшен большим лозунгом «Вся власть Советам!» – видимо, в Нефтеюганске Октябрьская революция еше продолжалась. В самой столовой у раздатки висело объявление: «Просьба пальцами и яйцами в солонку не макать». Пока мы неспешно отобедали – торопиться было некуда, – за нашим столом успело смениться несколько пар сотрапезников: здесь все делалось бегом. Переночевали в каком-то под завязку набитом народом общежитии. К утру нас разбудил вернувшийся с ночной вахты хозяин койки. Потом на вертолете забросили к буровой, где тоже все крутилось и вертелось.
В целом это был совершенно другой мир, отличный от того, в котором я до этого жил. И все здесь почему-то сразу ассоциировалось у меня с той атмосферой, которая описана любимым мною Джеком Лондоном в его книге северных рассказов. Видимо, всегда и везде необжитой, дикий север и его богатства могли осваивать на первых этапах только люди определенного склада: легкие на подъем, инициативные, рисковые, умеющие свято верить в удачу и ради этого терпеть все те природные и бытовые трудности, которые нормальный человек вытерпеть не может.
Я, что называется, с ходу влюбился и в этот мир, и в этих людей и из северных командировок действительно «не вылазил»: и когда был главным редактором общественно-политических программ, и особенно когда стал главным редактором главной редакции по подготовке программ для Центрального телевидения и Всесоюзного радио, а по существу – собственным корреспондентом программы «Время» ЦТ по Тюменской области. Работать было очень трудно, проблем масса: как вылететь на место события при забитых под завязку аэропортах; где там переночевать, если ни в одной из гостиниц свободных мест нет; как отснять при сорока градусах мороза репортаж, если кинокамера застывает при двадцати; как в тот же день отправить отснятый материал (скажем, из Сургута или Нового Уренгоя в Москву), чтобы он к вечеру того же дня или, по крайней мере, назавтра прошел во «Времени» и т.д.
Со своими постоянными кинооператорами Юрой Чучиным, Славой Терешиным, Витей Николаевым и другими я жил вместе с первопроходцами нашего Севера в одном мире и в одном темпе. Вместе ночевали в палатках и вагончиках, ели из одного котла, вместе кормили комаров, делили радость успехов и горечь неудач. Позже у меня случились достаточно большие карьерные взлеты: работа председателем областного комитета по телевидению и радиовещанию, редактором газеты «Тюменская правда», то есть я входил в номенклатурную элиту области. Но самым счастливым для меня было и остается время репортерской деятельности с середины 1960-х по начало 1980-х годов, когда я работал на телевидении.
Я вместе с тюменскими геологами, нефтяниками, газовиками, строителями, авиаторами делал важнейшее, очень нужное для страны дело, имел счастье постоянно общаться с ними. В том числе с такими замечательными, интереснейшими людьми, как Юрий Георгиевич Эрвье, Виктор Иванович Муравленко, Василий Тихонович Подшибякин, Игорь Алексеевич Киртбая, Роман Иванович Кузоваткин, Василий Васильевич Бахилов, с ныне еще к счастью здравствующими Геннадием Павловичем Богомяковым, Юрием Петровичем Баталиным, Игорем Александровичем Шаповаловым и многими, многими другими. Я и сегодня свой человек в среде тех, кто начинал осваивать Тюменский север, создавать здесь «поильца и кормильца» российской экономики – Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс. И горжусь, дорожу этим больше, нежели чем-нибудь другим.
Я тоже мог бы предъявить достаточно большой список претензий к ушедшей вместе с советской властью общественно-политической эпохе. Но никогда не сделаю это хотя бы потому, что я, безотцовщина, из, мягко говоря, неимущей семьи без кола и двора, сумел реализоваться в жизни. Сегодня парнишка из такой семьи даже если не попадет в криминальную среду и не станет наркоманом, вряд ли сможет получить хорошее образование, престижную профессию, честным путем достичь каких-то карьерных высот – на это у моей мамы, а затем и у меня, нынче не хватило бы ни денег, ни умения ловчить.
Что же касается государственной власти, то первое требование к ней (применительно к такой огромной стране, как наша) – она должна быть сильной. Иначе Россия распадется на куски самотеком, либо ее растащат на куски извне. Для меня идеал государственного деятеля – Петр Великий, который хотя и был жесток, но думал прежде всего о стране и ее народе, употреблял свою власть для упрочения России. Антиидеал – Борис Ельцин, для которого власть была самоцелью.
Журналистика – профессия, но сложная профессия. Шибко больших правдолюбов из нее, как правило, изгоняют или даже физически устраняют, слишком покладистых перестают уважать как потребители их продукции, так и те, кто является владельцами СМИ и платит им за работу. Так было и, видимо, будет во все времена и во всех странах, включая самые демократические. Здесь важно установить для себя грани порядочности и допустимого компромисса, которые нельзя перешагивать, не теряя при этом уважения к себе самому.
Мое поколение в своей основе, со школьной скамьи воспитывалось так, что материальное благополучие никогда не могло считаться мерилом жизненного успеха (или, по крайней мере, мерилом главным). И отнюдь не только потому, что «шло коммунистическое оболванивание народа», а во многом благодаря тому, что в школьной программе предусматривалось достаточно серьезное изучение культурного наследия страны и ее истории. А великие литературные классики, начиная с Радищева и Пушкина и кончая Чеховым и Львом Толстым, всегда учили народ тому, что состоявшийся человек – это прежде всего человек богатый духовно, а отнюдь не материально. И еще мы знали историю нашей страны, в том числе историю заговора декабристов, когда знатные, очень богатые люди в массовом порядке ради идеи облагодетельствовать свою страну отдали не только свои состояния, но и саму жизнь. Сегодня, когда с пугающей быстротой мерилом всех ценностей становятся деньги, столь же быстро девальвируются такие понятия, как благородство, достоинство, порядочность. Достаток и бескорыстие совместимы по определению, человек должен жить в достатке, а вот очень большой достаток может совместиться с добродетелью только тогда, если он заработан созидательным трудом талантливого человека, создающего общезначимые материальные и культурные ценности. Поэтому сами понятия «богатый» и «бедный» весьма условны и далеко не всегда являются синонимами таких понятий, как человек счастливый или несчастливый. Один из великих древних Сенека сказал: «Высшее богатство – отсутствие жадности, высшая добродетель – довольствоваться малым». Думаю, что это очень правильная мысль. Лично я человек не завистливый, а потому при весьма среднем достатке вполне счастлив – возрастные «болячки» здесь не в счет. Завидовать супербогатым людям с их яхтами и дворцами нет никаких оснований: хлопот и суеты в их жизни слишком много, да и ходить в сортир с охраной – занятие малоприятное. Так что на вопрос о моем отношении к известной истине о том, что «за все в жизни надо платить», могу сказать, что она абсолютно справедлива. Говорю это не только как человек, немало повидавший за три четверти века жизни, но и как человек далеко не идеальный. Ошибок было немало, за все заплатил, за несколько из них – очень высокую цену. Но тем не менее считаю: в целом моя судьба сложилась удачно. Светлых дней в ней было больше, чем пасмурных. Знаю, что такое дружба, любовь, своя семья.
Лично о своем будущем сегодня я не думаю по понятным причинам. Думаю о будущем своего внука, у которого в терпимых пропорциях сочетаются как достоинства, так и недостатки сегодняшнего подрастающего поколения. Дочь Леночка (теперь уже Елена Викторовна) состоялась и как человек, и как профессионал- журналист: она редактор тюменского выпуска «Аргументов и Фактов», кандидат наук. Сам же продолжаю работать и находить в этой работе удовлетворение. Пишу документальные книги, посвященные истории тюменских предприятий, где всегда есть любимая мною глава, героями которой являются люди, работавшие в 1960-1980-е годы. Величайшие заслуги этого поколения тюменцев перед Россией в полной мере не оценены до сих пор, и я считаю своим первейшим долгом восстановить этот пробел –теперь уже не мимолетной газетной строкой, а более «долгоиграющей», книжной. Подвигнул меня на эту работу после ухода из газеты генеральный директор ОАО «Тюменские моторостроители» Виктор Григорьевич Кульчихин, которому, равно как и своему другу Виктору Строгальщикову, я бесконечно благодарен за все то добро, что сделали они для меня в один из самых трудных периодов моей жизни и продолжают делать это сегодня.
В хорошее будущее, даже разорванного на три субъекта Федерации, Тюменского региона верю безоговорочно. Богатств в его недрах (и не только в них) еще очень и очень много. Потомки того дерзкого, инициативного, легкого на подъем народа, который хлынул на тюменскую землю в эпоху 1960 – 1980-х годов, пусть теперь уже в и третьем – четвертом поколениях, но сохраняются, сохраняют их «породные» качества. Так что «жила бы страна родная» – а все остальное приложится.
  
|
