|
|
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА Антон Шароев связан с Тюменью. Его отношения с городом, который он теперь называет малой родиной, складывались непросто, порой драматично.
Все началось в 1987 году, когда начинающий художественный руководитель Тюменской филармонии Михаил Бирман затеял «Алябьевскую музыкальную осень» – фестиваль по случаю 200-летия со дня рождения нашего земляка, композитора А.Алябьева.
На открытие был приглашен Московский оркестр камерной музыки под управлением заслуженного деятеля искусств Украины Антона Шароева, который выступал еще и как солист. Рука маэстро оказалась легкой: фестиваль со временем превратился в ежегодный музыкальный форум с обширной географией участников, богатейшей стилевой и жанровой палитрой. Но, что более важно, состоялась поистине судьбоносная встреча двух замечательных музыкантов, «мужественных романтиков», оказавшихся удивительно близкими по духу, манере мышления, стремлению к масштабному прочтению музыки. Дуэт скрипача Шароева и пианиста Бирмана успешно гастролировал в Тюмени и области, городах России, Европы, США. Его уникальность заключалась в том, что музыканты никогда не договаривались, как будут играть то или иное произведение: музыка рождалась здесь и сейчас, на репетиции, на концерте. Это высшее наслаждение – играть вместе, чувствовать одновременно – неизменно оказывало колоссальное воздействие на слушателей.
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ Михаил Бирман тепло вспоминал о том, что уже с первой встречи с Антоном Шароевым возникло ощущение, будто они знакомы много лет и хорошо знают друг друга, сразу перешли на «ты», что он в определенной мере является учеником маэстро – настолько велико его влияние как музыканта. Обладая поразительной способностью меняться, расти, не останавливаясь на достигнутом вопреки солидному возрасту, Шароев заставляет меняться и расти всех, кто находится с ним рядом, кто попадает в мощное поле притяжения его таланта.
В начале 90-х годов Антон Шароев провел своеобразный мастер-класс с оркестром учащихся Тюменского колледжа искусств, подготовив 40-ю симфонию Моцарта. После концерта Бирман не уставал удивляться: «Скажи, как тебе это удалось? Они музицировали свободно, все получалось!» Шароев лишь отшучивался крылатой корсаковской фразой о том, что «дирижерство – дело темное…».
Из этого удачного опыта работы московского маэстро с тюменскими музыкантами родилась идея создания филармонического оркестра, которую друзья долго обсуждали во время затянувшейся прогулки по ночной, тогда еще очень слабо освещенной Тюмени.
Идее суждено было воплотиться лишь через несколько лет, когда Михаил Бирман уже возглавлял филармонию. Чтобы оценить всю смелость, если не утопичность проекта, достаточно вспомнить, что это были 90-е годы! Популярная тогда песенка «Музыки осталось мало» довольно точно отражала ситуацию: филармонии выживали как могли, закрывались десятки оркестров по всей России. Не миновал этой участи и московский камерный «Леонардо-оркестр» – очередное детище дирижера Шароева. Коллектив просто перестал существовать, лишившись спонсорской поддержки.
Так что в Москве, кроме семьи, маэстро больше ничего не удерживало. Предложение Михаила Бирмана возглавить Государственный филармонический оркестр он принял с присущим ему энтузиазмом. Это непередаваемое состояние душевного подъема он испытывал всякий раз, когда «ставил» новый оркестр. Тюменский филармонический был у маэстро седьмой и, как выяснилось с годами, самый любимый.
От Шароева-профессионала не укрылись ни отсутствие азов, школы в профессиональном образовании местных музыкантов, ни убогое, с точки зрения большой музыки, оснащение – смычки, инструменты… Кого-то все это, может быть, и смутило, а Шароева воодушевило. И вот – свершилось! В 1998 году Тюмень всколыхнуло амбициозное заявление: «Я приехал в провинцию создать оркестр международного класса!», украсившее заголовки интервью московского маэстро в местной и центральной прессе. Для тюменцев это было неожиданностью: они давно смирились с тем, что у родного города какая-то очень уж «своя», аскетичная культурная стезя, непричастная шумным оперным премьерам, высшей утонченности камерных и грандиозности симфонических звучаний.
У руководителя молодого коллектива не было времени на конкурсные прослушивания. Вновь созданный оркестр должен был открыть сезон! Доверившись рекомендациям педагогов колледжа искусств, взял в оркестр «лучших из лучших» – от сорока до… шестнадцати лет. За первый же сезон оркестр сыграл пятнадцать (!) концертных программ из произведений Баха, Генделя, Моцарта, Вивальди, Гайдна.
РАБОТА ТОГДА И ПО СЕЙ ДЕНЬ идет в «вахтовом» режиме: каждый месяц дирижер приезжает на десять дней и ежедневно репетирует по несколько часов. Антон Георгиевич не скрывает, что его подкупает жажда совершенства, поразительный энтузиазм и стремление к профессиональному росту, присущие тюменским музыкантам. В процессе работы с оркестром он открыл для себя и прекрасные человеческие качества своих подопечных. А оркестранты, благодаря маэстро, на всю жизнь усвоили, что для музыканта нет ничего более губительного, чем самомнение – свойство интеллектуально малых величин, склонных прикрывать таким образом отсутствие профессионализма или дурной вкус. «Если ты профессионал, знающий свое дело, – так делай! – убежден Шароев. – Просто, без демонстрации собственной значимости и незаменимости. Иначе не заметишь, как угодишь во всемирную когорту «лабухов», музыкальных халтурщиков, которые вполне удовлетворены достигнутым, не желают идти дальше, мелькают во всяких шоу, опустошаются и играют все хуже!»
Словом, началась нормальная жизнь филармонического коллектива, когда вчерашние первокурсники стремительно растут, а кто-то из «игроков» выбывает. После первого сезона оркестр пришлось покинуть духовикам, не «дотянувшим» до планки требований дирижера. Он приходил в бешенство от фальши и «киксов» в группе духовых инструментов, а они не забыли ему колкости, брошенной на прощание: «Рад буду услышать вас, когда отправлюсь на тот свет!» Шароев прекрасно осознавал, что плохая игра – это не вина, а беда музыкантов, и неоднократно в выступлениях на телевидении, в прессе подчеркивал, что и сегодня, и на долгие годы вперед в Тюмени главной останется проблема музыкальных кадров, малого притока свежих сил с хорошей профессиональной подготовкой. Но не в его правилах ждать благоприятных обстоятельств, он их создает сам! Вот и проблему с группой духовых Шароев решил радикально, заменив ее в оркестре синтезатором (благо современная звуковая техника способна творить чудеса). То же – и с оперой. Не стал ждать, пока появятся солисты, симфонический оркестр, пока нарисуют декорации да сошьют костюмы. И в разгар жаркой дискуссии о том, быть или не быть в Тюмени оперному театру, начал просто разучивать оперы с певцами и оркестром из филармонии. Так в сезон 2011-2012 годов появился абонемент из пяти оперных шедевров XVIII-XX вв.
ДА, НЕ СЕКРЕТ, что во время репетиций маэстро бывает просто беспощаден, и прежде всего – по отношению к себе. Оркестранты с изумлением заметили, что в работе время для него перестает существовать, что иногда он способен по семь часов не выходить из-за пульта, забывая о еде, питье и прочих человеческих надобностях. Он готов сотни раз повторять одну часть, фрагмент, такт произведения, оттачивать мельчайшие нюансы, штрихи, – ничто не ускользает от его чуткого уха. Нередко на головы оркестрантов сыплются едкие замечания, хлесткие эпитеты – «пилюльки», как их называет Шароев. Цель – не уязвить музыкантов, но приблизить хотя бы на йоту к совершенству.
За почти пятнадцать лет существования оркестра состав его, конечно, менялся: выходили замуж и уезжали, уходили в армию и в декрет, отправлялись на сессии, возвращались, обижались, писали жалобы. Кого-то маэстро настойчиво приглашал, а с кем-то решительно расставался. Но остались те, кто научился пропускать «пилюльки» мимо ушей и (из кожи вон!) делают все для того, чтобы художественный результат оправдал ожидания слушателей. Музыкальному вкусу, безупречному чувству стиля и профессионализму главного дирижера они вполне доверяют.
Заслуженная артистка РФ, профессор Тюменской государственной академии культуры и искусств Ирина Бибеева сотрудничает с Шароевым уже более двадцати лет. Она с удовольствием рассказывает о совместных работах в кантатах Вивальди, Перголези, Баха, где она выступала с сольными партиями, о поездке с оркестром в Испанию, о том, какую радость она испытывает, когда знакомится, благодаря маэстро, с новой, совершенно неизвестной и очень интересной музыкой. «Очень здорово, – говорит Ирина Николаевна, – когда с оркестром работает мастер. Растет оркестр, а вместе с ним, кажется, расту и я. Возникает другое ощущение дыхания, вокала… Антон Георгиевич очень чутко воспринимает новые оттенки в исполнении, которые рождаются спонтанно. И я всегда уверена, что он поймет это правильно, поддержит в концерте. Безусловно, как и с любым талантливым человеком, с ним не бывает очень легко. Но это не капризы, это все – во имя Музыки, которая требует полной самоотдачи, самоотверженности. Иначе ею не стоит заниматься вообще. И если работает мастер, нужно довериться ему и работать сообща. Я лично не воспринимаю это как диктат и считаю, что «демократии», «встречных мнений» в творческом коллективе быть не может. Иначе ничего не получится».
АНТОН ГЕОРГИЕВИЧ ШАРОЕВ – музыкант в четвертом поколении. Прадед – Антон Рубинштейн – великий пианист, композитор, дирижер, просветитель, основатель первой российской консерватории в Санкт-Петербурге. Дед – выдающийся русский баритон Иоаким Тартаков. Отец – Георгий Шароев – выпускник Санкт-Петербургской консерватории по классу замечательной русской пианистки Анны Есиповой. Его диплом об окончании консерватории подписан самим А.К. Глазуновым. В классе Есиповой тогда же учился юный Сережа Прокофьев. Во время его концерта в Баку, уже через много лет, Георгий Шароев представил ему своих сыновей – Антона и Иоакима, названных в честь прадеда и деда.
Георгий Шароев унаследовал незаурядный организаторский дар великого предка. Оказавшись во время гражданской войны в Баку, впоследствии он, наряду с отцом М.Ростроповича, стал одним из основателей Бакинской консерватории. Позднее, здесь же в Баку, открыл детскую музыкальную школу, которая теперь носит его имя.
На все расспросы, касающиеся корней, предков, родственных связей и тому подобной «археологии», Антон Георгиевич, поначалу не без иронии, ответствует кратко: «Азербайджанская смесь русских, евреев и армян!» Но постепенно, не торопясь, начинает рассказывать, что Рубинштейн вошел в его жизнь едва ли не во младенчестве, когда отец объяснил ему, что он назван Антоном в честь прадеда и родился через сто лет после него; что над этим родством, о котором знали музыканты Петербурга и Баку, всегда витал дух настороженности: линия-то все же внебрачная…
Музыку Рубинштейна Антон тоже помнит с детства. Дома ученики отца играли Четвертый концерт для фортепиано с оркестром, пьесы. Какие-то певцы распевали «Персидские песни» и «Демона». Да и сам Антон еще мальчиком играл и пел эту оперу, а отец водил их с братом слушать ее в Бакинский оперный театр. Незадолго до смерти Георгий Шароев подарил сыну рукописный оригинал Скрипичного концерта Рубинштейна и подписал: «Антоша, когда дозреешь, исполни этот концерт своего великого прадеда». И ученица Антона Георгиевича, тюменская скрипачка Юлия Прямова, после ста лет забвения исполнила концерт для скрипки с оркестром Антона Рубинштейна. Тем самым был выполнен завет отца маэстро. Прошли десятки лет, прежде чем Антон Шароев понял, что его творческий путь – это, в конечном счете, осознание всей меры ответственности, налагаемой родством с великим музыкантом.
Зато его отец уже тогда знал это прекрасно. И, не ограничившись устными внушениями, видя также и великолепные музыкальные данные сына, он усадил пятилетнего Антошу за рояль. К вящему удивлению профессора Бакинской консерватории, его сын обнаружил необыкновенное упрямство и отчаянное сопротивление попыткам обучать его игре на инструменте, за что неоднократно бывал бит отцом. Так продолжалось, пока Антону не исполнилось девять лет.
Однажды Георгий Шароев отправился в Ленинград членом жюри на конкурс пианистов, а мать тем временем отдала Антона хорошему педагогу учиться игре на скрипке. Она давно заметила, что мальчик, держа в руках карандаши, подражает брату, который уже два года учился по классу скрипки и считался очень способным. Через месяц приехал отец, вошел в дом, услышал скрипку и радостно воскликнул: «Кимочка! Какие успехи ты сделал!» Когда выяснилось, что это играет не Иоаким, а Антоша, разразился страшный скандал. Но успехи мальчика говорили сами за себя. В тринадцать лет на сцене Бакинской филармонии он сыграл ля-минорный концерт Баха для скрипки с оркестром, год спустя – концерт Мендельсона ми-минор с Государственным симфоническим оркестром Азербайджана.
БАКИНСКИЙ ВУНДЕРКИНД успешно продолжил обучение по классу скрипки в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории им. П.И. Чайковского. Среди фотопортретов знаменитых выпускников ЦМШ (таких как Геннадий Рождественский, Мстислав Ростропович), есть и фото будущего главного дирижера оркестра Тюменской филармонии.
Выпускник Московской консерватории и ассистентуры по классу выдающегося скрипача и педагога А.Ямпольского, Антон Шароев в 1950 году становится лауреатом Международного конкурса скрипачей в Праге. С этого момента, как считает сам музыкант, началась его творческая деятельность: выступления с сольными программами, с симфоническими оркестрами в СССР и за рубежом. Несколько лет он играл в составе Государственного квартета им. П.И. Чайковского со знаменитыми виртуозами Ю.Ситковецким, Р.Баршаем, Я.Слободкиным. Состав квартета, по словам Антона Георгиевича, был сильнейший, просто «зверский»! Не зря с этим коллективом сотрудничали С.Рихтер, Г.Нейгауз, Д.Шостакович.
В те годы Шароев играл на скрипке Амати из Госколлекции уникальных музыкальных инструментов, а в середине 90-х годов, благодаря упомянутому творческому сотрудничеству с Михалом Бирманом, у него появилась другая скрипка, с которой связана удивительная история.
ВО ВРЕМЯ ГАСТРОЛЕЙ по Европе музыканты получили возможность отдохнуть в небольшом уединенном пансионате, где-то между Мюнхеном и Зальцбургом. Там собиралось изысканное общество, организовывались художественные выставки, концерты. Дуэт Бирмана-Шароева тоже играл там целый вечер. На Антона Георгиевича обратила внимание молодая художница (видимо, скрипка затрагивает сокровенные струны женской души), пригласила друзей в гости к своим знакомым в старинное поместье, километрах в ста от пансионата. Хозяйка – пожилая дама, доктор археологии – приветливо встретила русских, и они провели там чудесный день, полный интересных бесед, общения, прогулок по саду, катания на лодках. Рассматривали археологические редкости, привезенные со всего мира: Индии, Китая, Японии, Австралии. Не обошлось и без музыки. Выяснилось, что хозяйка обладает неплохим голосом и что они с сыном любят музицировать. В гостиной стояли два отличных рояля. Дама пела, Бирман аккомпанировал, а Шароев… переворачивал ноты. Шуберт, Шуман, Бетховен… Прошло два часа, прежде чем уже изрядно заскучавший маэстро осмелился обратиться к хозяйке: «А нет ли в Вашем доме скрипки?». Из какого-то чуланчика с высоченного шкафа достали два футляра. В одном оказался альт, в другом – скрипка. Нашлась и канифоль для смычка. Антон Георгиевич стал подыгрывать, дублируя голос. Пели Шуберта, добрались до «Ave Maria». И вдруг он заметил, что по лицу хозяйки катятся слезы. Едва сдерживая рыдания, она бросилась к скрипачу, взяла его за руку, благодарила, говорила о том, как он тронул ее сердце. Умоляла сыграть еще раз. Так в течение всего дня она неоднократно просила повторить «Ave Maria» и все время плакала. Но вот гости стали собираться, благодарить за чудесный прием. Шароев уложил скрипку и, с признательностью возвращая ее хозяйке, вдруг услышал: «Она ваша!». Он стал отказываться, но дама тут же написала дарственную и сказала: «Эта скрипка принадлежала моему брату, который погиб у вас, в России, на войне в 1943 году, ему было двадцать лет…»
Так, инструмент, молчавший полвека, обрел вторую жизнь в руках российского музыканта. Скрипка сработана немецким мастером XIX века, внесена в каталоги. По словам Антона Георгиевича, этот инструмент дорог ему своей биографией и тем, как попал к нему – согласитесь, каким-то чудесным образом. А скрипку Амати он сдал в Госколлекцию без сожаления: наступили времена, когда за инструмент, который стоил сотни тысяч долларов, можно было поплатиться головой.
Шароев так никогда и не стал, как он говорит, «узким скрипачом». Возможно, потому, что скрипкой начал заниматься сравнительно поздно. Возможно, сыграла свою роль наследственность, но его общее музыкальное развитие опережало владение инструментом. Несмотря на успехи в скрипичном исполнительстве, его всегда интересовали и другие вещи. Он со временем стал много играть на рояле и дошел до Второго концерта Рахманинова! Ему больше нравилось углубленно изучать баховскую полифонию, нежели разыгрывать скрипичные этюды на развитие пальцевой техники. «Словом, – признается Антон Георгиевич, – я не стал тем скрипачом, которому скрипки достаточно для того, чтобы выразить всю полноту мыслей, чувств, состояний». Он обращается к самому трудному, к самому совершенному инструменту – оркестру.
Вообще-то к дирижированию он рвался гораздо раньше, будучи семнадцатилетним первокурсником в консерватории. Тогда же прославился и дебютировал в Большом зале Московской консерватории в качестве юного дирижера, подготовившего лучший из детских оркестров московских ДМШ.
Все, разумеется, произошло совершенно случайно. Руководитель детского оркестра, где студент Шароев работал ассистентом по настройке инструментов, доверил ему однажды провести репетицию. В итоге – победа на конкурсе, после которой Антон проснулся знаменитым! Портреты в газетах и журналах, трансляции по радио, записки от поклонниц, восхищенные взгляды. Был даже случай, когда полярники откуда-то из района Северного полюса прислали заявку на радио, чтобы прозвучала музыка в исполнении оркестра под управлением юного Антона Шароева.
ЕГО УЧИТЕЛЯМИ были выдающиеся дирижеры: Натан Рахлин, Николай Аносов, Игорь Маркевич. Сейчас Антон Георгиевич с улыбкой вспоминает свои первые занятия. Николай Аносов, единственный в то время профессор консерватории по дирижированию, отец знаменитого Геннадия Рождественского, разрешил ему, студенту-первокурснику, посещать свои уроки и упражняться в классе, дирижируя ансамблем из двух роялей. Играли фрагменты опер, симфоний. «Довольно нудное занятие, – смеется маэстро, – потому что пианисты прекрасно знали свой репертуар, и, скорее, они дирижировали мною, чем я ими!»
Позже в Киеве было несколько уроков у Натана Рахлина. «У него, – продолжает Шароев, – был один метод: он все показывал своими волшебными, просто потрясающими (как у Майи Плисецкой) руками. Я крутил потом своими и так, и эдак, пытаясь вспомнить, что он показывал. Зрелище было, наверное, идиотское!» Рахлин ходил на все концерты своего ученика в Киеве, усаживался в ряд для почетных гостей, и в паузах Шароев на сцене слышал доносившийся из зала… храп Рахлина. Тот спал, но все слышал! А после концерта детально разбирал выступления, делал замечания и, как-то, махнув рукой, подытожил: «У вас большие способности. И свой путь».
На стажировке у «русского француза» Игоря Маркевича, руководителя Международного семинара по дирижированию в Зальцбурге, Шароев в ансамбле таких же учеников лежа на полу дирижировал 5-й симфонией Бетховена… Вот, собственно, и все, на этом дирижерские «университеты» были окончены. И в 1963 году, еще успешно концертируя в качестве солиста, Антон Шароев организовал и возглавил Киевский камерный оркестр, первый на Украине и второй в России, который наряду с Московским камерным оркестром Р. Баршая служил образцом для подражания многим созданным впоследствии коллективам подобного состава.
Отзывы прессы тех лет о Киевском камерном оркестре просто восторженные, хотя сам Шароев не без иронии заметил: «Дирижирование – это тот самый случай, когда проходит десяток лет, а то и больше, пока даже обученные профессионалы начинают понимать, что это такое. Я тогда был далек от сути дирижирования, но концерты получались неплохие…» На второй год существования оркестра в Киев к Антону Георгиевичу приехал его отец. После концерта он со всей строгостью отчитал своего тридцатипятилетнего сына: «Антон, как ты смел оставить скрипку, когда это Alma Mater твоей музыки?! Весь этот оркестр не стоит одной твоей ноты, которую ты берешь так, что в зале могут заплакать!» Шароев пообещал, что «больше не будет»…
В 1971 ГОДУ он возглавил Московский оркестр камерной музыки, который стал лауреатом III Международного фестиваля современной музыки в Берлине за исполнение 14-й симфонии Шостаковича. Дальнейшие вехи в творческой биографии музыканта – созданные им камерные оркестры: «Юные виртуозы России», «Молодые виртуозы России», «Леонардо – оркестр», которые гастролировали в Европе, на Кубе, в Америке. Сам маэстро не ограничивал свою творческую деятельность работой с камерными коллективами и дирижировал симфоническими оркестрами в России, Украине, Китае, Австрии.
По мнению Шароева, дирижирование – это способности от Бога, в том числе и способность влиять на подсознание, своеобразный гипноз. Есть два типа музыкантов: одни доводят исполнение до полного исключения каких-либо неожиданностей в интерпретации, а другие предпочитают оставлять возможность спонтанных, непредсказуемых решений, возможность непосредственного общения с оркестром, солистом, вообще с партнерами по сцене. Шароев относится ко второму. «Я создаю музыкантов, подверженных не выучиванию, а дирижированию, сиюминутной реакции на дирижерские решения и во время репетиции, и во время концерта». Этому творческому кредо Шароев-дирижер не изменяет уже полвека.
НО ВЕРНЕМСЯ В ТЮМЕНЬ, к оркестру, который со временем обрел и название – «Камерата Сибири», а главному его дирижеру было присвоено почетное звание Заслуженного деятеля искусств Российской Федерации. Коллектив успешно завоевывал все новые и новые репертуарные высоты: «Времена года» Вивальди с блистательным солистом Графом Муржой, мессы Шуберта и Гайдна с хоровыми капеллами Тюмени и Магнитогорска, Реквием Моцарта, Серенада для струнного оркестра Чайковского, Камерная симфония Шостаковича, опера Бортнянского «Алкид», неизвестные сочинения Сальери и Мендельсона – десятки классических и современных произведений, многие из которых маэстро впервые открыл для тюменских слушателей. Филармония получила возможность создать абонементную систему концертов, как это принято в практике концертных организаций во всем мире.
«Мне кажется, что Тюмень музыкальная разделилась на два периода: до Шароева и после, – считает генеральный директор филармонии Михаил Бирман. – Когда есть базовый коллектив – оркестр, которым руководит такой высочайший профессионал как Антон, можно мыслить перспективно, планировать сезоны далеко вперед. Он помог мне как менеджеру поднять концертную организацию…»
Профессиональный рост оркестра был стремительным. Через два года после создания «Камерата Сибири» впервые выступает в Большом зале Московской консерватории, в Большом зале филармонии Санкт-Петербурга. Сцены поистине легендарные, воплощенная история мировой музыкальной культуры, овеянные именами виртуозов Листа и Рубинштейна, дирижеров Никиша, Караяна, Стоковского, Тосканини, Мравинского. Здесь просто нельзя было плохо играть! Впоследствии выступления оркестра в этих залах станут регулярными, а в 2003 году оркестр отправится на первые зарубежные гастроли в Испанию.
Вот некоторые из отзывов центральной прессы тех лет: «Тюменские музыканты снискали в Москве прочное признание исполнителей высокого класса, вдумчивых, чутких…» (Культура, №20-21, 2002); «Кто бы мог подумать, что выступление юного камерного оркестра из Тюмени, города доселе на музыкальной карте страны неприметного, станет событием петербургского филармонического сезона? Между тем интерес публики к концертам сибирских музыкантов и их серьезный успех оказались заслуженными: оркестр покорил стильностью интерпретации музыки XVIII века. Антон Шароев, высоко почитаемый в музыкальных кругах, добился легкого, прозрачного и точного звучания струнных…» (Невское время, 5 марта 2002).
А Антон Георгиевич, между тем, на первых порах подчас не скрывал горечи: «У меня отдушина – Москва, другие города, другие коллективы…
Плохо, когда на фоне открытой бравады богатством пробуждается некая заинтересованность заезжими гастролерами, «столичными штучками»… А вот если ты – «свой», если работаешь здесь – то сер и малоинтересен! Я ощущал это… Обидно не за себя, а за оркестр. Это очень хорошо, когда приезжают Башмет, Безродная, но филармония должна выстраивать свою жизнь, иметь свои коллективы, солистов. Иначе будет не филармония, а концертное бюро, которое прокатывает гастролеров. Если бы здесь с этим оркестром работал Спиваков и должен был давать каждую неделю концерты, на него тоже перестали бы ходить! Но в Тюмени у нас есть истинные поклонники и тонкие ценители классики».
Как бы то ни было, «тюменский период» в жизни и творчестве особенно дорог Антону Георгиевичу еще и потому, что здесь он смог осуществить миссию всей своей жизни – возрождение музыкального наследия своего великого прадеда, которое волею судьбы оказалось по большей части либо забытым, либо неизвестным. Впрочем, эта участь коснулась далеко не одного Рубинштейна, ведь равнодушие к собственным художественным ценностям, похоже, достигло сейчас апогея. Но не каждый из забытых имеет такого правнука!
СВОЮ КИПУЧУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ в этом направлении Шароев начал ни больше ни меньше как с последнего сочинения Рубинштейна – оперы «Христос», своеобразного духовного завещания мастера, итога его духовно-нравственных исканий, неустанных раздумий о жизни и человеке, о вечном и преходящем, о верности и предательстве. Вся опера – гигантская фреска, отразившая путь Спасителя от Рождества до Вознесения. Премьера оперы состоялась в 1894 году. Более ста лет партитура считалась утерянной, и честь возвращения оперы в Россию принадлежит Антону Шароеву. В декабре 2007 года он обнаружил партитуру оперы в Берлинской библиотеке. В декабре 2008 года под руководством Антона Георгиевича состоялась премьера в Пермском театре оперы и балета, а еще через год, в день 180-летия со дня рождения Рубинштейна, она в концертном исполнении впервые прозвучала в Тюмени, позже – в Петербурге и Москве. Опера «Христос» произвела ошеломляющее впечатление на слушателей, в прессе ее называли не иначе как «сенсацией», «главным событием года», «украшением сезона».
«В этой музыке – космос, бесконечность, непостижимость божественного бытия» (Тюменский курьер, 3 декабря 2009); «Маэстро обладает огромным даром внушения, подчиняясь которому вместе с музыкантами ты невольно вспоминаешь, с каким восторгом отзывались современники о невероятной, впечатляющей силе игры его великого прадеда» (Мариинский театр, №2, 2010); «Не только душой, но и «мотором» исполнения, сообщавшим всем – оркестру, хору, солистам – поистине огненный импульс, был дирижер Антон Шароев. На пороге своего 80-летия он сохранил юношеский темперамент, пылкую влюбленность в музыку. Его размашистый, одухотворенный жест словно извлекал – подобно скульптору, рубящему камень – музыкальные образы из толщи партитуры. Петербуржцы приобщились к «тюменскому чуду» (Журнал любителей искусства №2, 2010); «Из зала я вышел потрясенный и до крайности удивленный новым знанием. Должен признать: успех превзошел ожидания. Музыканты из Тюмени с честью выдержали испытания Москвой. Но главным виновником успеха мне видится все же Антон Шароев. Восьмидесятилетний маэстро явил истинно рубинштейновский темперамент» (Все о мире фортепиано. Ежеквартальный журнал, №4, 2010).
«Опера «Христос», – признается Антон Георгиевич, – полностью изменила меня, мое отношение к музыке, к тому, что я делаю… Я вдруг понял, что между религией и музыкой много общего – это высшие проявления духовной составляющей человека, то, что способно поднять нас над обыденностью, вырвать из пучины повседневности…».
НОВОЕ ВИДЕНИЕ МУЗЫКИ открыло и новый этап в творчестве Шароева-дирижера, подвигнув его на подготовку масштабного сочинения митрополита Илариона(Алфеева) «Страсти по Матфею» для хора, оркестра и чтеца. Шароев пришел в московский храм, где служит владыка, за благословением на исполнение этого произведения, долго молился на литургии. В общении с митрополитом неожиданно выяснилось, что именно в этом храме более полутора столетий назад была крещена вся семья Рубинштейнов, в том числе и будущий композитор. Вот что такое родство душ, мистическая неразрывность судеб прадеда и правнука, служителей Ее Величества Музыки, прошедших с дистанцией в столетие путь от «Демона» ко «Христу», от неведения до осознания и духовного прозрения.
23 сентября 2012 года. Открытие филармонического сезона в зале им. Ю. Гуляева. На сцене в строгом академическом порядке замерли хор, оркестр, чтецы… Маэстро Шароев внутренне сосредоточен, но совершенно свободен в дирижерском жесте. Лишь профессионал может до конца понять, сколько мастерства необходимо для того, чтобы достичь ансамбля многочисленных и неравных по одаренности и опыту вокалистов и оркестрантов. Мы вслушиваемся в эти звуки, и кажется, что они застывают, превращаясь в храм, который возвышается посреди хаоса жизни, миллионов судеб, слов, иллюзий...
       
|
