|
|
4 НОЯБРЯ 2010 ГОДА, НА ПРАЗДНОВАНИЕ КАЗАНСКОЙ ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ ИСПОЛНИЛОСЬ 20 ЛЕТ ЕПИСКОПСКОЙ ХИРОТОНИИ АРХИЕПИСКОПА ТОБОЛЬСКОГО И ТЮМЕНСКОГО ДИМИТРИЯ. В СТОЛЬ ЗНАЧИМЫЙ ЮБИЛЕЙ ЧЕЛОВЕКУ СВОЙСТВЕННО ОГЛЯДЫВАТЬСЯ НАЗАД, НА ПРОЖИТЫЙ ПУТЬ, ПОДВОДИТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ИТОГИ.
ВЕРУ И РОДИНУ, КАК И РОДИТЕЛЕЙ, НЕ ВЫБИРАЮТ
Родился я в верующей семье. Детство вспоминаю очень отчетливо, особенно период правления Н.С. Хрущева, который был ярым гонителем Русской Православной Церкви. Помню, даже в детском саду запрещали носить крестик, а с тех, кто все же одевал, снимали его, да еще и выговаривали. Для нас, детей, это было странно, непонятно – мы же ничего плохого не делаем…
Семья рано осталась без отца: он был инвалидом войны II группы и умер на операционном столе во время извлечения из головы оставшихся с войны осколков. Отец говорил, что с фашистами сражались верующие люди, те, кто родился до революции. Основная тягость войны пришлась как раз на них. Отец пошел на войну в 25 лет и прошел ее всю; ранений набрался, пуль, контузий, но выжил. И не соглашался на операцию, пока не родился четвертый сын. Мама хотела дочку, а отец говорил: «Родине нужны солдаты». Ведь на Россию все время нападают…
Когда мы с братьями учились в школе, то, выполняя завет отца, не были ни пионерами, ни комсомольцами. Хотя я и был общественником, участвовал в школьных мероприятиях, в художественной самодеятельности. Когда отец умер, нас стали особенно прессинговать, даже порой приходили домой и говорили маме: «Сейчас мы ваших ребят заберем на государственное воспитание». Она отвечала: «Разве они хулиганы какие-то, разбили стекло, сквернословили?» Однажды даже комиссия приезжала, осматривала наши условия проживания, осталась недовольна висевшими иконами. Грозились забрать нас в детский дом, чего мы особенно боялись. Тогда мне было лет около двенадцати.
А как-то пионерские галстуки нам принесли, а с ними – подарки. Уговаривали хотя бы ради формы их надеть, не портить общий вид школы. Тогда мама сказала: «Ну что они, хулиганы что ли, оставьте их». У нее инфаркт был после смерти отца, все-таки четверых мальчишек вырастить было нелегко. И тогда они говорят: «Против хулиганов у нас милиция есть, а вы не соответствуете нашему будущему. Религиозной пропаганде места в будущем не будет».
Старший брат поступил в семинарию в 1960 году. А в 1961 г. впервые в космос полетел человек. Некоторые говорили: «Ура, Бога нет!» Помню, как меня это сильно задело. Мы очень расстроились, поехали в Троице-Сергиеву Лавру, где брат учился. А там, выслушав наше недоумение, шутя успокоили: «Так ведь Гагарин вышел на орбиту 280 км, а если б чуть повыше поднялся, то мог бы и Бога увидать». Но после объяснили: «Это, конечно, шутка. Бог есть Дух, и «долететь» до него никак не получится». Именно тогда я впервые услышал от одного из российских ученых выражение, которое повторял и святитель Лука, известный хирург Войно- Ясенецкий: «Я часто видел мозг человека, но ни разу не видел ума. Разве это доказывает, что ума нет?»
Когда брат поступил в семинарию, к нам часто начали приходить журналисты, специалисты системы образования – «обрабатывали», боялись, как бы мы «религиозной пропагандой» среди школьников не занялись. Помню, брату говорили: «Вы учитесь в семинарии, а ведь сейчас в храмы одни бабушки ходят. Вот все они помрут, и вам будет нечем заниматься. Подумайте об этом, ведь вы еще молодой человек». На что брат отвечал: «Бабушки вечны как сама жизнь». Я понимал, что против Церкви идут гонения, знал, что многие батюшки терпят: один сидит в тюрьме, другой только что вышел из заключения, от третьего отреклась семья. Тогда модно было отрекаться. Брату предлагали устройство в любой институт, лишь бы только отрекся от Бога. Детским умом мне трудно было все понять – нельзя же против всей страны идти. Но большую поддержку оказывали священники. У нас в храме служили батюшки еще царской «закваски», им было по 60-70 лет. Они говорили, что веру и Родину не выбирают, как и родителей.
Нас с детства готовили помогать в храме. Помню, мы приходили в алтарь, кадило разжигали, записочки о здравии и упокоении читали. Только надо было так стоять, чтобы никто не увидел. Ведь действующие церкви, которых и так было наперечет, посещали надсмотрщики. Они выглядывали, есть ли молодежь. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, мы специально ездили на службы по разным храмам. То в Троице-Сергиеву Лавру, то в Москву, в храмы, где служили хорошие батюшки, которые говорили проповеди, уделяли внимание молодежи, отвечали на наши вопросы. И в свой храм тоже ходили, но постоянно в один и тот же было никак нельзя.
Стоило в Лавру съездить несколько раз подряд, как нас уже присматривали. Были случаи, что, исповедовавшись в нижнем храме под Успенским собором (там проходила исповедь), мы шли причаститься на Литургию в трапезный храм, но по дороге нас перехватывала милиция. Сидим у них часа четыре, на вопросы отвечаем: «Кто вы, откуда, по сумочкам не лазаете? А вы не видели кошелек такой-то?..» Заканчивается служба, и нас отпускают. И так случалось не единожды. Бывало, в поселке под Москвой, где нас прихожанки знали, нас по дороге в храм силой отрывали от милиции.
Человек, уходя в церковь, уходил в гетто. Может быть, это одна из причин, почему я последним из братьев поступил в семинарию, уже окончив институт, достаточно поработав. Братья-священники – они же были бесправные. Вот нам надо, допустим, террасу утеплить: надо ведь ходить по инстанциям, справку с работы приносить, справку о зарплате – а священники – вне закона. Моя светская работа помогала семье поддерживать хотя какой-то правовой статус в том безбожном государстве.
ПО ЛЕСТНИЦЕ ЦЕРКОВНОГО СЛУЖЕНИЯ
Был я и пономарем, и звонарем, позднее – шил облачения, скуфейки братьям, даже митры делал. Для Троице-Сергиевой Лавры подбирали с братьями по комиссионным магазинам некоторые потребные вещи, парчу. Еще было задание от ризничных Лавры: посмотреть сумочки с камушками, те шли на митры. Золотых нитей не было и в помине.
Участвуя в этакой «антисоветской» деятельности, помогал формировать материальную базу для Богослужения. Будучи уже студентом института, узнавал, где и какие ткани продаются. После занятий в институте, когда однокурсники шли в магазины радиотоваров, я направлялся в комиссионку. Это некоторых очень удивляло: «Ты что какими-то тряпками интересуешься?» А я не мог сказать, что это нужно для храма. Моя задача была не купить, а посмотреть и доложить: «В комиссионке на Садовой есть парча желтая, узор розочка, в комиссионке на Слободской есть в ассортименте сумочки». А потом уже из Лавры приезжали и покупали что надо.
В семинарии я был уже старшим пономарем, потом вторым иподьяконом и отвечал за пономарскую службу. Пел в хоре: ставили то на баритон, то на второй тенор. Потом, когда принял монашество, был монахом, иеродиаконом, иеромонахом. А вот следующие ступени прошел за один год: назначили заместителем ректора, на Благовещение возвели в игумены, а на Троицу – в архимандриты.
В Духовной академии в 1986 году произошел серьезный пожар, и меня, студента четвертого курса, в ноябре назначили исполняющим обязанности эконома Троице-Сергиевой Лавры. А с Нового года по благословению Патриарха Пимена ввели должность заместителя ректора Академии по административно-хозяйственной работе, и меня, молодого иеромонаха, назначили на эту должность. Надо было за два год к 1000-летию Крещения Руси восстановить Троице-Сергиеву Лавру.
До этого времени Церковь лишена была права напрямую взаимодействовать с организациями. Мы не могли ни кран, ни машину заказать, только через Совет по делам религий. Это была тупиковая ситуация. В феврале приехала супруга Николая Ивановича Рыжкова, она сопровождала какую-то даму. Я участвовал в приеме. Мы обмолвились, что у нас через полтора года 1000-летие Крещения Руси, а Лавра не восстановлена. Через два дня приехал помощник Рыжкова. Пока я водил гостей по нашим объектам, из больницы приехал ректор Владыка Александр. После обеда они говорят: «Мы поняли, доложим, ждите решения». К концу недели состоялось совещание в приемной ЦК, и реставрационные работы в Лавре и Академии активизировались.
Когда началось празднование 1000-летия Крещения Руси, техника только уезжала из Лавры, и в этот же день заезжали иностранные делегации – еще асфальт был горячим.
ВОЗРОЖДЕНИЕ ТОБОЛЬСКО-ТЮМЕНСКОЙ ЕПАРХИИ
Я был уже проректором по воспитательной работе Духовной академии. На Покров Патриарх Алексий (выборы Патриарха Московского и всея Руси состоялись незадолго до этого, в июне) приехал, послужил. Потом отдохнул, и тут приглашают меня к нему зайти. Он человек строгий, но любвеобильный, предлагает чаю. Говорит: «Вы знаете, у нас в Тобольске ректора сменяются, а вы все-таки и преподаватель, и проректор. И епархии там нет. Восстанавливать надо. А вы и экономом были. Как, согласились бы?»
«Как благословите, Ваше Святейшество». Но я не знал, что должность ректора и управляющего епархией будет совмещена. Ведь тогда архиереи не понимали ректоров семинарий. Им казалось, будто семинарии все силы и средства из епархий вытягивают. Через две недели на заседании Священного Синода было принято решение назначить меня ректором Тобольской семинарии и управляющим Тобольско-Тюменской епархией с возведением в сан епископа. 4 ноября состоялась хиротония в Патриаршем Богоявленском соборе.
Когда в ноябре 1990 года я приехал в Тобольск, уже наступило темное время суток. Я все смотрел в окно: какой же он, Тобольск? Приехали – и сразу на службу. Когда зашел в Покровский собор, по-сибирски невысокий, то сразу почувствовал разницу по сравнению с величественными храмами Москвы… Но стоило подойти к мощам святителя Иоанна Тобольского, как сразу пропал страх, который всегда бывает перед чем-то неизвестным. Вдруг такая уверенность появилась, что все будет хорошо, святитель нам поможет. И уже с таким добрым настроением я пошел в алтарь. К окончанию службы ко мне подошли справиться о размещении. А выбор такой: комнаты есть либо в тюрьме (она была передана семинарии), либо на кладбище. «Ну, в тюрьму пока рано, – говорю, – поедем на кладбище». Так я и прожил два с половиной года на Завальном кладбище при храме Семи отроков Эфесских.
Потом мы начали искать место для семинарии; предлагали только храм Петра и Павла, а там еще полов не было. Стелили травку на земляной пол, там наши первые студенты и учились, и жили, а питались в подвальчике. На семинарию это было мало похоже. На Николу мы отмечали первую годовщину первого семинарского Богослужения.
С какими трудностями приходилось встречаться? Епархия возродилась, но ведь не было ни канцелярии, ни машинистки. Первое время сам печатал на машинке. В углу, завязанные в скатерть, хранились документы. Не было библиотеки. Лет десять я ездил и летал все время с книгами, коробками. В те годы в Тюменской области действовало всего несколько храмов. Два прихода в Ишиме, один в Ялуторовске, два в Тюмени, два в Тобольске, в Сургуте, в Нефтеюганске, в Нижневартовске – всего одиннадцать приходов.
Отправляя меня в Тобольск, Святейший Патриарх Алексий II мне сказал: «Поезжайте на месяц и приезжайте потом, посоветуемся». Я месяц прожил, все посмотрел, приехал к Патриарху Алексию, доложил. И он дал свое благословение: «Надо просить возвращения святынь Тобольского Кремля, это же церковное имущество. Я вас поддержу».
Я тогда уже более уверенным, приободренным приехал. Написал обращения во все уровни власти, в местную администрацию, в областную. Начались комиссии, смотрели семинарию, храм Петра и Павла. Подключился Юрий Константинович Шафраник – председатель Совета депутатов Тюменской области – сказал, что можно рассмотреть передачу. Мы запустили этот процесс в марте, пошли разные совещания, согласования. Шел 1991 год, при поддержке Юрия Константиновича Шафраника мы выработали договоренность о передаче консистории (она была брошена), дома садовника (там было какое-то ателье, шили сумки). Мы еще попросили монашеский корпус и просфорню. Эти объекты включили, согласовали с музеем.
При поддержке Московской Патриархии я поехал на встречу с заместителем министра культуры РФ, на совещании утвердили протокол передачи. Был в Верховном Совете РСФСР, там получил от комиссии по культурному наследию письмо. Дело в том, что музей сделал приписку, что, получив консисторию, дом садовника и Софийский собор, мы больше не претендуем ни на какие здания. Я сделал приписку, что не согласен, депутаты согласились, что не правомочно ограничивать церковь в ее просьбах. Пресса буквально обрушилась на нас: мол, захватчики, экспроприация, но мы молчали.
Со всеми губернаторами нам удавалось взаимодействовать. Первый положительный импульс дал Ю.К. Шафраник. Был такой знаковый момент. Я жил на кладбище – вопрос с жильем все не решался. Мне говорят: «Приходите в гостиницу, губернатор приезжает в Тобольск и хочет с Вами встретиться». А я отвечаю: «Я здесь его жду». Он приехал на кладбище, это его затронуло, и он встал на нашу позицию. Это было в мае. А потом в Тобольск приехала английская делегация бизнесменов. Супруга одного из них, родом из России, захотела со мной повстречаться. И снова меня приглашают в гостиницу, но я опять предпочитаю встречать гостей «дома». Конечно, и иностранцы моим жильем на кладбище были поражены, женщины даже разрыдались, и материальную помощь оказали. После этого и начались какие-то подвижки.
Когда уже передали епархии консисторию и дом садовника, то я решил его отремонтировать и переселиться. Но власти сказали: «Так нельзя. Как это Архиерей будет жить в доме садовника». Хотя я после кладбища за радость считал переезд в этот дом. Тогда нам поторопились отдать монашеский корпус.
На смену Ю.К. Шафранику пришел Леонид Юлианович Рокецкий. Сразу стали выстраиваться хорошие, добрые отношения. Правда, кое-кто пытался искусственно разделить древнюю епархию, но, слава Богу, ее удалось удержать. Губернатор Ханты-Мансийского автономного округа, Александр Васильевич Филиппенко, очень благоволил нам, стал помогать восстанавливать храмы. Поэтому все города автономного округа имеют хорошие храмы, построенные при его поддержке.
Затем область возглавил Сергей Семенович Собянин. Это совсем другой подход – строгий, деловой. Он изучил ситуацию, а потом начал реализовывать программу сотрудничества. Сергей Семенович обратил внимание президента РФ и правительства на город Тобольск. Конечно же, и визиты Святейшего Патриарха Алексия имели значение для утверждения значимости тобольских святынь и важности их восстановления.
Конструктивные отношения также складывались и с Юрием Васильевичем Нееловым.
Владимир Владимирович Якушев стал продолжать тот темп восстановления, который начал С.С. Собянин. Сейчас успешно, плодотворно, без напряжений решаются многие вопросы. За это мы благодарны правительству Тюменской области.
И в округах так же. Наталья Владимировна Комарова (знал ее еще как главу города Новый Уренгой) очень рассудительная, разумная, знающий руководитель. У нас с ней выстраиваются хорошие отношения, продолжаются все программы сотрудничества, начатые в Югре. То же самое можно сказать по отношению к новому губернатору Ямала Дмитрию Николаевичу Кобылкину..
У меня иногда спрашивают: что же способствовало процессу столь стремительного духовного возрождения Православной Церкви? Мне кажется, молитвы предков помогли этому духовному возрождению. Когда Патриарх Алексий II приехал в нашу епархию, он назвал Сибирь «российской Голгофой». Через Тобольск проходили многие новомученики, исповедники: священномученик Гермоген, митрополит Петр (Полянский) и многие сотни и тысячи других. Мы знаем, что на крови мучеников Церковь процветает. Это духовное определение. Но здесь сложились и исторические обстоятельства: изменение политики государства, изменение менталитета руководства: многие бывшие партийные лидеры стали благосклонно относиться к Церкви. Они увидели, что раньше правительство напрасно боялось Церкви, устраивало гонения, она же не вмешивается в политику, а только заботится о духовном состоянии народа. Многие примеры этого стали показательными: открылся приход – оживает село. Так, благодаря совокупности многих факторов стало возможным духовное возрождение Церкви. Большое значение здесь имеет и позиция первосвятителей: авторитет Патриарха Алексия II, авторитет Святейшего Патриарха Кирилла.
РЕКТОР ТОБОЛЬСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ
Если говорить о становлении Тобольской Духовной семинарии, то первое препятствие, с которым мы столкнулись, – полное отсутствие материальной базы. Ведь для того, что создать учебное заведение, сначала нужно создать условия для учащихся. И специальной литературы тогда мало издавалось, все нужно было где-то отыскать, отобрать и привести. Поэтому для наших преподавателей уже стало традицией привозить из отпуска какую-то литературу.
Второе, проблема кадров. Всех преподавателей прислать в Тобольск из Петербурга и Москвы было нереально. Стали укрепляться за счет своих же выпускников, закончивших светские вузы или духовные академии, защитивших диссертации. У нас 4 кандидата светских наук, они все испытывали предвзятость при защите, но все защитились. Наша задача: помочь соединиться светской и духовной наукам. Ведь до «перестройки» духовная школа отличалась от современной. Нельзя было преподавать философию, ряд наук, поднимающих общий уровень будущего священника, вот только догматика, литургика, катехизис, кратенько история церкви (как просмотрел совет по делам религии). И в то же время были обязательными истории конституции и СССР со всеми партийными съездами. Преподавали последние дисциплины, как правило, люди командированные, которые очень строго все регламентировали. Получалось, что Церковь была строго ограничена.
Началась «перестройка» – мы стали вводить новые предметы в основное богословие стали вкрапливаться элементы естествознания, которые соединяют Библию и современную науку. Большой трудностью было преодолеть внешнее невосприятие.
Когда меня приняли в Совет ректоров вузов Тюменской области, первое время волновался, а теперь мы по-доброму относимся друг к другу. Ректоры готовы нам помогать, да и сами нашей помощи просят.
За 20 лет Тобольская Духовнвя семинария выпустила почти 600 священников. 200 служат на территории Тюменской области, 400 в других регионах России и Ближнего Зарубежья.
Молодежи хотелось бы пожелать: «Не будьте перекати-полем». А для этого нужны корни – традиции, православная культура и вера. Ведь без веры человек и шага сделать не может. Вот есть указатель на Тюмень. Мы верим, что его поставили добрые люди и пойдем в указующем направлении, без колебаний. Вера учит, что нужно жить по-доброму, нравственно, но вера ореола святости не дает, а только дает ориентир правильный, норму, основу. Отклонился – возвратись, нет нормы – забредешь в болото и утонешь. И многие десятки, сотни, тысячи молодых людей гибнут, не имея нравственных ориентиров. А вера дает опору в виде благодатной помощи людям. Так спасалось наше общество на протяжении тысячи лет.
Есть такая мудрая подсказка: зимой, когда идешь и чувствуешь, что забрел не туда, пока еще видно следы, нужно скорее вернуться по ним на дорогу, и идти, как шли наши предки – тысячелетней проторенной дорогой веры православной и доброй нравственности.
 
|
